Заряд воображения

– Просыпайтесь. Господин Щуман просит вас прийти.

– Отстаньте, – едва шевеля языком, пробормотала Яна. Спать было так легко; тело во сне было звонким, не так остро нуждавшимся в тепле и пище. А здесь, наяву, к голоду прибавилась жажда: ей показалось, язык распух и перестал помещаться во рту.

– Яна Андреевна, вставайте, – повторили громче. – Если вы не пойдёте сами…

Ей было всё равно. Она была так обессилена, что позабыла даже об Ирине. Кажется, её попробовали поднять, но она снова потеряла сознание.

…Пришла в себя Яна от запаха, защекотавшего ноздри. Это было что-то непривычное, острое, со сладковатой ноткой, но совершенно точно это был запах еды. Она открыла глаза, и от яркого света брызнули слёзы. Немного привыкнув, Яна обнаружила, что по-прежнему лежит в той самый каморке. Но дверь открыта настежь, а в дверном проёме, сунув руки в карманы, стоит Щуман. Какая знакомая картина… Яна приподнялась на локте, стараясь избегать резких движений; она казалась себе куколкой из хрупких хрустальных палок: дёрни – сломаешь.

– Ешьте, – велел Щуман, глядя в пол.

«А вы обещали, что послезавтра мы будем вместе с Ирой!»

«Лгун!»

«Ненавижу!»

«Валите вон!»

Ничего подобного она не сказала. Запах еды скручивал живот спазмом. Желание жрать затмевало всё.

Стараясь сохранить остатки достоинства, она потянулась к чашке и чуть не упала. В глубокой железной миске оказался густой бульон. В нём плавала белая лапша, зелень и полоски мяса. Яна зачерпнула ложкой побольше и проглотила. Закашлялась, поперхнувшись. На глаза снова выступили слёзы – бульон был горячим и острым. Но она зачерпнула и проглотила ещё, потом ещё… Глотая, думала только о том, как бы не расплескать этот удивительно жирный, душистый суп.

– Там ещё хлеб, – угрюмо сказал Арсений, не поднимая глаз.

Яна нащупала мягкую, большую булку. Та была тёплой и такой свежей, что тесто прилипло к картонной тарелке. Яна отскребла его жадно, методично, мгновенно. С каждым куском есть хотелось всё сильнее, но ложка уже звонко гремела о металлическое дно. Яна подобрала остатки, проглотила последнюю макаронину и тяжело вдохнула. Голод притупился, но не отступил.

– Сколько я тут?

– Чуть больше суток.

Слова о том, что он снова обманул её – насчёт Иры, – замерли на губах. Сутки? Не может, не может такого быть…

– Хотите ещё?

Она не сразу сообразила, чего ещё: есть или сидеть в этой комнате.

Щуман протянул ей бумажный пакет. В нём оказалась ещё одна булка, только поменьше и совсем холодная. Яна вцепилась зубами в сочное сладкое тесто, Арсений вздохнул. Наконец посмотрел на неё.

– Появились новые мысли?

– По поводу? – с набитым ртом поинтересовалась она

– По поводу моего вопроса.

– Какого?

Ей было так хорошо от разливавшегося по телу тепла, от жирной бульонной плёнки на губах, от острого мясного привкуса, что она снова почти забыла обо всём.

– Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу разведывательных структур Оссии. Вы признаёте это?

Яна помотала головой. Всё это походило на сон – с той самой секунды, как Ника Антоновна подняла на неё пустые, незнакомые глаза. Сейчас проснётся – а на тумбочке в комнате матери трезвонит старый будильник, помнящий куда больше, чем она, и защёлкает газовая плита, и у неё будут минуты восхитительной дрёмы до тех пор, пока не засвистит чайник и не придётся вскочить и бежать в кухню, чтобы шлёпнуть по кнопке и вовремя отключить – пока он не начнёт плеваться кипятком… Она встанет, натянет на майку рубашку, застегнёт джинсы, проглотит бутерброд с чаем, схватит куртку, рюкзак и побежит в школу – по привычным улицам, обычная одиннадцатиклассница, и никаких, никаких обвинений…

– Нет, – выдохнула она. – Конечно, нет. Это абсурд!

– Это факты, которые говорят не в вашу пользу. Во время допросов вы сознались, что тайком хранили запрещённые материалы и продавали их на чёрном рынке. Затем незаконно выехали за пределы Оссии и пересекли границу Ерлинской Империи. Более того, вы насильно вывезли вашу сестру – тоже гражданку Оссии.

– Вы же знаете! Как я могла её оставить?

– На допросах вы долгое время отпирались, молчали, пытались перевести разговор. При вас был найден план пересечения границы, зашифрованные заметки, дневниковые записи. Среди ваших нематериалов обнаружено воспоминание о том, как вы договариваетесь пересечь границу на катере.

– Но… Я никуда не поехала тогда! Я не шпионка!

– Как же вы объясните всё перечисленное?

С ней говорил какой-то другой Щуман – не тот участливый и спокойный, который повёл её в «Джайну». Не тот холодный и расчётливый, который допрашивал и требовал положить руки на детектор. Не тот обманчиво-мягкий, что разговаривал с ней в своём кабинете.

Это был иной, новый, бесстрастный. Пустой, как машина, у которой открывался и закрывался рот, которая только и умела, что произносить записанные на плёнку слова. Он стоял столбом, казалось, он даже не дышит. На лицо была аккуратно натянута невыразительная маска. Только в глазах клокотала жизнь: там как будто шёл чёрный, ледяной дождь…

– Как вы объясните всё перечисленное?