Зарина

        Блуждая в недрах змеиного тела, я иногда вижу невольников. Как и я, они бродят по кишкам Чудовища без особой цели. Среди невольников есть косматые северяне; если я правильно поняла, они тоже эту Мару ненавидят. То ли сарматка была у них княгиней, а они на неё день и ночь пахали, как тягловый скот. То ли… то ли они её бывшие любовники, и толстуха «сдала» их новому своему дружку. Во всяком случае, северяне улыбаются мне, когда видят. У них хмурые улыбки, но я всё равно благодарна.

       Одного из невольников зовут Н'дар.

      Он мне очень симпатичен этот, невольник. В последнее время мы часто бываем вместе. Он говорит о сарматах и дальней Сибири, я ему – о наших обычаях. Потом он поёт, музицируя на арфе, как я хороша. И добавляет: «Ты лучше Анны, которой я "Чудные миги" посвятил!» Мы оба растроганы, умилены и готовы уже облобызаться… А потом он скидывает волчью шкуру, и начинается самое главное. После – меня одолевает сон.

Но Рашид, которому я регулярно изменяю, не является ко мне даже во снах. Лишь наяву, и то нечасто, преследуют меня укоры совести,  что виновата перед ним. А в грёзах… В грёзах-то я совершенно свободна! И слава Господу.

        Небо над Бахчисараем весь день плачет. Тучи – несмотря на жару – висят почти над землёй. Но под вечер, говорит Саида, прояснится… И я пойду к своему Меджнуну.

         На крепостной стене хорошо. Темно, тепло – всё как в давнюю пору моего детства. Мы с северянином сидим, обняв руками колени; я млею, отрешившись от неприятных мыслей. Он поёт какую-то заунывную песню на сарматском. Когда я прошу перевести, Н'дар говорит, что это – песня его няньки, старой Ромны. Про то, как женщины поутру идут к роднику за водой. (Ну, то есть, он говорит не «к роднику», как-то иначе. Но понятно).

         А потом снова поёт. Я уже научилась кое-что разбирать по-сарматски – скажем, «буря», «мглою» и «небо». Хотя, конечно, всерьёз ничего уразуметь не могу. Но общение с этим парнем отлично вправляет мозги: до меня, пусть и не вдруг, дошло, что северяне – совсем не грубые дикари. Они такие же люди, как… как я. Как Саида. Или мой бедный хан.

– Среди нас, – говорит он между делом, – есть… как вы это называете? Меджнуни!  Поэты, совсем обезумевшие от песен своих. Я, например, как раз таким безумцем у себя в посёлке слыл. Хочешь, могу и об этом спеть.

            «Ага! То есть не зря я его так прозвала!» Вдвоём на стене, сидеть и рассуждать про высокие материи (например,  творчество), – хо-хо, так здорово мне ещё никогда не было! Если бы не тот неприятный сюрприз, что я должна ему поведать…

– Н'дар, знаю, тебе будет грустно узнать об этом; однако ж – свершилось! В кои-то веки хан зовёт меня к себе.

– Чтобы… чтобы…? – голос его дрогнул. – Или я не так понимаю?

– Не так, – я с трудом удерживаюсь от усмешки. – Для этого он меня вызывал лишь один раз за все три года. Я нужна ему, дабы поговорить о Синем Джяуре.

– А-а, – северянин пожирает меня глазами, как я когда-то – нашего хаджу. – Ну конечно. Дракон! Про которого ты мне… И как, получилось? Вы с ним… того… сумели связаться?

– «Того, не того», – я смеюсь. – Нет, дорогой мой. Большой Змей как молчал, так по сей день и молчит. Но я тешу себя мыслями – льстивыми, хоть и зряшными, наверно! – что, бродя босиком по его чреву, я доставляю Змею удовольствие.

– Ты не можешь знать точно…

– Не могу. – Тут я на миг умолкла; Н'дар был чертовски прав… – Вот потому-то хан меня и зовёт. Мы снова будем пробовать! Понимаешь, друг, – всё-таки будем!

– Ах, Зарина. Что я сказать… скажу тебе? Рад. Очень рад. – Поэт придвинулся чуть поближе; опустил мне руку на плечо. Крепко стиснул: – Ты мой один… единственный друг в этой крепости. Если тебе хорошо – то и мне.

       Я почувствовала, что ещё немного – и зареву во весь голос: «Н'дар, не на-адо! Не рви мне сердце!» Только сейчас поняла, что этот парень для меня значит… Аллах! Я не хочу терять своего нового друга…

        Но ведь я и хана не хочу терять. А если останусь с певцом, и буду весь век слушать песни его старой няньки – конечно, обрету большое наслаждение… может быть, даже счастье… Но к Рашиду больше не вернусь; дракона не разбужу. Цель моей жизни будет… того. В смысле, не этого. Стоит ли оно такой цены – счастье, данное отказом от самой себя?

– Удачи, милая! – страстно рыкнул Н'дар. Обнял меня; со всей своей сарматской дури приложился губами к щеке… Кажется, я и правда ревела.

– Иди.

        Я высвободилась из его объятий; спешно кинулась прочь – во тьму.

        Пока добежала до своей ложницы, мне всё мерещился тот, прежний знакомец: русокудрый, в синих шальварах, среди тёмно-фиоловых цветов… «Ты здесь, с нами, ведь правда?» – напористо вопрошала я. – «Ты никуда и не уходил!» Глаза Змея жарко блестели; он не сказал ни слова, но я приняла этот взгляд за согласие.

        Саида отвлекла меня от грёз наяву. Раздела, закутала в халат; накормила липкою и тошной пахлавою… Потом я легла спать, и мне приснился Н'дар. Почему – а Эблис его знает… Вроде я о нём уже меньше думала в тот день.