Зарисовки ночной жизни

Впервые я увидел обнаженное тело своей жены спустя три года и несколько месяцев после свадьбы. Супруга попала под машину на дороге перед нашим домом. Без сознания ее доставили в больницу. Врач, указывая на окровавленную ногу жены, успокаивал меня: «Ничего страшного, всего лишь легкие повреждения». После чего распорядился приготовить ее к операции, для чего попросил медсестру раздеть супругу догола и переодеть в больничный халат.

Жена пришла в себя и с перекошенным от боли лицом сказала мне:

— Переоденьте меня, пожалуйста, сами. Я не хочу, чтобы меня видели другие.

И, пока я надевал халат на ее обнаженное тело, она сквозь стоны призналась:

— На самом деле, я всегда боялась, что когда-нибудь произойдет что-то нехорошее, какая-то катастрофа, и я стану калекой… Поэтому и переживала, что вы будете с сожалением вспоминать мое прежнее тело…

— Вот те и раз! Дожили, называется! Неужто только вот такое окровавленное тело можно безбоязненно выставить перед любимым мужем?!

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК

— Спокойной ночи, мама!

— Спокойной ночи!

— Мам, увидимся во сне!

— Хорошо, до встречи во сне!

— Мам, а Дед Мороз обязательно принесет подарки?

— Коне-ечно! Обязательно принесет…

Так по очереди отвечая всем троим ребятишкам, укутавшимся в одеяла, Джоне вытащила из шкафа еще одно, ватное, и, свернув в длинный рулон, уложила в изголовье детей, ограждая их словно валом крепостной стены. В комнате сильно сквозило. Пол горячий, а носу зябко.

Она выключила свет и вышла в гостиную. Посередине этой узкой комнаты в три пхена[2] с дощатым полом стояла печка, которую топили угольными брикетами. Железная дверца была раскалена докрасна, а из чайника на печке слышалось бульканье кипящей воды, и поднимался пар. И все равно нельзя было сказать, что в зале тепло. Стеклянная раздвижная дверь, выходящая во двор, ходила ходуном и дребезжала на ветру. Маленький домишко Джоне, стоящий на взгорке в районе Гымходона, на протяжении каждой зимы вынужден был страдать, подставленный всем ветрам. Джоне подошла к печке, погрела над ней руки и дернула за шнурок выключателя, гася верхний свет в зале тоже. Она сделала это не только из соображений экономии электричества, но и для того, чтобы тихонько посидеть в темноте одной, что в последнее время вошло у нее в привычку. Гостиная достаточно хорошо освещалась светом, попадавшим через оклеенную бумагой раздвижную дверь в спальню, которая, в свою очередь, освещалась лампочкой со стороны улицы. Джоне показалось, что из освещенной спальни послышался голос мужа:

— Ты что там возишься? Холодно, укладывайся скорей спать!

От этой мысли у нее на минуту защемило сердце. Однако уже в следующее мгновение Джоне осознала горькую реальность, что теперь ей никогда не услышать его голос. Из груди к горлу подкатил обжигающий ком вот-вот готовых разразиться рыданий. Она изо всех сил стиснула зубы, поэтому наружу вырвался лишь судорожный всхлип. Боясь, как бы еще не заснувшие дети не услышали ее плача, Джоне двумя руками зажала рот. Надо бы в детской комнате подложить в печь еще один угольный брикет. А также достать купленные вчера подарки к Рождеству и пристроить их в головах у ребят.

Джоне открыла стеклянную дверь и вышла в темноту двора. Сильный ветер разбрасывал белую крупу.

Снег. На сердце стало еще студенее… Она с тоской подумала, что на кладбище тоже снегу наметет… Перед ее глазами ясно и отчетливо представилось, как там, в этой промозглой темноте, в одиночестве лежит муж… И у нее в приступе жалости к нему сквозь зубы вырвался плач.

Она положила угольный брикет и вернулась в зал. Как ни странно, свет был включен. До этого она точно помнила, что выключила его. Неужто кто-то из детей, выходя в туалет, включил?

— Кому тут еще не спится?

То ли притворяются спящими, то ли и вправду спят… Ответа не было. В это время ее взгляд что-то привлекло. На маленьком столике перед диваном лежал белый пухлый конверт. Точно она не помнила, но до этого его, кажется, не было. Ага, похоже, ребята украдкой подложили матери рождественскую открытку. Будучи уверенной, что не ошиблась, Джоне взяла в руки пакет и тут же застыла на месте. Она не могла поверить своим глазам: на послании явно мужниным почерком было написано: «Любимой жене». В плотно заклеенном конверте пальцы нащупали не твердую открытку, а мягкую стопку страничек. Она вскрыла конверт и — действительно письмо! Но написано оно было чужим почерком. Эту загадку в первых строках послания объяснял муж.