Зарисовки.Сборник

А я сначала считал до десяти, пытаясь подавить щекочущий горло смешок, потом до ста, стараясь унять томное желание, умело распаленное силой обтирания его тела об мое. Потом до шестидесяти, буквально чувствуя каждую секунду, оставшуюся до конца дежурства. Когда стрелки на Белой башне планеты Лудус стали ровно по вертикали, я прихватил за загривок несостоявшуюся фотомодель и расплылся в счастливой улыбке, представляя, как отыграюсь за каждую минуту цирка, что моя пара устроила перед всем Волателийским гвардейским полком.

Щенок

«…Я останусь, выкормыш ночи-совы,
Ассоциацией жесткой со словом «разлука».
Живи!
А в душе волком воет:
Какая ты сука… какая же сука…»

Голос был рваный, сбивающийся в хрип. Он разрезал благостное июльское нутро парка своей инородностью. Вбивался со всего маху в упитанное гармоничное спокойствие дня. Заставил поморщиться (еще один поэт, блядь!) и, невольно повинуясь корявому божку алчности, пойти на зов – посмотреть на того, кто с таким надрывом заявлял свои права на поэзию. Это сейчас модно. Современная поэзия стала фаворитом в мире Павла, оттеснив на задний план сетевую прозу, залезая в топ корявыми строчками, матом и обнаженкой.

«НедоБлок. Выблядок», – кратко охарактеризовал Павел увиденное. Высокий, тощий, в растянутой майке, открывающей привычный шаблон татуировок. Копна густых волос, красноречиво взъерошенных, падала на глаза, заставляя новоявленного поэта встряхивать ею и впиваться пальцами в кудри в особо эмоциональных местах. «Харизматичен». Павел уже не вслушивался в недостихи, что хрипом шли из горла парня. «Остросексуальный», – делал он мысленные зарубки. Подростки, яркой россыпью усевшиеся прямо на траву приличной парковой поляны, с обожанием впитывали нецензурщину, втиснутую в кое-как сляпанные строчки. Казалось, сам воздух пропитался бунтующими гормонами. Павел жадно вдохнул эту адскую смесь и встретился глазами с парнем. Все его сорок четыре года даванули сверху под наглым язвительным взглядом. Он передернул плечами, стряхивая чужое мнение, почти осязаемо оседавшее на нем. «Ты обо мне ничего не знаешь, – захотелось усмехнуться в ответ на этот взгляд. – Да ты и о себе ничего не знаешь!» – так и тянуло бросить вызов щенку. НедоБлок жадно присосался к прозрачному горлышку бутылки. Облизал тонкие язвительные губы и хмуро исподлобья глянул на Павла. Шпана. Такие раньше сигареты в темных подворотнях стреляли, а теперь вот… Стихи…

– Ну что? – парень вдруг оборвал себя на полдороге и, минуя любые повороты логики, напрямую обратился к Павлу. – Не нравится тебе?

Павел, не ожидая прямого допроса, растерялся. Он вдруг стал центром. Точкой пересечения десятков глаз, насмешливых, задумчивых, откровенно злых, любопытных.

– Не нравится, – неожиданно для себя признался он. – Рифмы притянуты за уши, бедность словарного запаса ты прикрываешь матом, и если убрать весь накал, всю твою харизматичность, то останется пара-тройка приличных мыслей. Бедновато как-то для поэзии.

– А не приличных? Много? – парень, склонив голову и прищурившись, уставился на Павла.

Много. Этого Павел, конечно, не сказал.

– Останешься еще послушать? – недопоэт подошел почти вплотную. – Или дела?

Глаза у щенка оказались не темные, как показалось сначала. Тонкий голубой ободок сжимал расширившийся от наркоты зрачок. Кокаин? Амфетамин? Скорее, экстази… Павел разочарованно выдохнул. Так вот оно какое, топливо у твоего вдохновения… жаль.

Парень, неловко повернувшись, споткнулся о не замеченную им сумку у ног.

– Леш, – поддержала его одна из поклонниц, – ты чего?

Парень устало потер глаза:

– Мне окулист дно глазное смотрел, – уселся он рядом с девушкой на траву. – Херь какую-то закапал, все размыто, блин. Сказал – часа три буду как последний укурыш. А где Макси? Хотели пару песенок состряпать же.

– Едет, зачет у него перенесли. Ты чего к мужику-то прицепился?

Павел еще раз нажал на повтор и закольцевал разбавленное летним шумом стихоплетство. Голос хороший. Искренний. Вроде и орет, и хлещет эмоциями, но веришь. Веришь, что тот, кто рвал ему душу, и правда сука. Веришь, что сидит он на бетонном поребрике тротуара, изрезанный в хлам треснувшей по сколам любовью. Веришь… что все это было. Может, найти пацана, позвать в клуб? Пусть почитает свое высран… выстраданное. Может быть, развеется тогда эта непонятная, клубящаяся под ребрами неизвестно на что обида. Да ну на хер…

Нашел он щенка неожиданно легко. Все в той же компании, только теперь он не читал, а, пригревшись на солнцепеке и обняв худые колени, слушал какой-то чужой бред. Девица с косами и в платье а-ля Солнечное Советское Детство читала что-то пронзительное, томное. Объективно хорошо. Качественно. Строчки правильно укладывались в шаблоны, заложенные в Павла в Горьковке. Скучно.

– Привет, – Павел уселся рядом с парнем. – Помнишь меня?

– Глыба льда, – кивнул щенок и снова погрузился в созерцание девицы. – Тебе нравится? – ткнул он пальцем в поэтессу.