Зарницы грозы

– Не могу я знать наперед. Но если демон в ней нужные ему чувства разжигал, если вел ее, то от Ирия уже отвратил. Даже если она сама того не знала. А те, кто ему добровольно служат... Страшным будет их посмертие.

– Яга не виновата! – Рысь хватил лапой по лавке. – Она не была темной!

– И никто не виноват. Поэтому мы должны всем и каждому рассказать про это чудовище. Такой я взял на себя долг.

Все разом встало на места. Отвратительное чувство, какое всегда бывает при крушении иллюзий, заелозило в животе. Он, Баюн, думал, что свершил благо – а сделал Тридевятое пастбищем гнусной твари. Еще и думал, почему Емеля противится! Просветлить Волха хотел!

– Это Финист все! Он виноват!

Рысь зажал себе рот лапой. Калин Калинович только улыбнулся:

– Не страшись. Никто здесь Финиста не любит. И дай нам срок – с этим прихвостнем Волха мы тоже разберемся.

– Мы?

– Сказать всем правду – это, Баюн, только начало. Я тебя приглашаю потому, что из Финистовой братии ты самый чистый, самый тьмою нетронутый. Душа твоя еще не пожрана. И пожрана не будет, если вовремя опомнишься. Мы себя именуем Вестники Рассвета. Будешь одним из нас?

Баюн посмотрел на Калина. Потом – на Емелю, на Федота. Те жевать прекратили, прислушивались.

– Что делатьто надо? – спросил рысь.

– Это, Баюн, тебе решать. Я свое дело сделал уже в отношении тебя. Не мне учить, как этим знанием распорядиться. Мы пока что ищем, как новых людей завлечь, чтобы Финист про то не узнал. А ты можешь и что получше придумать. Если желаешь, конечно.

– И что вы хотите? Бунт?

– Вот этого, – сказал Калин Калинович, – меньше всего. Я уже навидался братоубийств. Не людей нужно губить, а демона. Истощить его, заморить.

– Он же наш защитник. Или это тоже неправда?

– Увы, защитник. Но скоро это изменится. Демоны будут уже не нужны. Любые и вообще, не только этот.

Баюн почесал за ухом.

– Я родился, когда демона не было, – сказал он. – Из моей мамы сделали перчатки. А папу съела стая крыс. Сейчас крыс повывели. И лихих людей тоже.

– Баюн, это не заслуга Волха. Я не говорю, что мы должны жить, как при Горохе. Все будет совсем подругому. Лучше.

И Калин Калинович начал рассказывать, а рысь случал его, приоткрыв рот.

Мир, говорил бывший купец, станет един, как окиян. Падут границы, сольются языки. Армии будут распущены, а оружие – уничтожено. Каждому даруют свободу и право жить в покое. Нечисть и нежить поселятся рядом с людьми, как с равными. Даже навам позволят занять поверхность, при условии, что они раскаются. Покаяние будет единственной карой для темных. За порядком назначат присматривать особый совет мудрецов, всемирных судей. А Тридевятому в этом отведена особая роль. С него должно все начаться.

– Первая из судей появится именно здесь, у нас. Ее имя Елена. Она спит...

– Мертвая царевна! – перебил Баюн. – Да, я знаю!

– Это хорошо, – сказал Калин Калинович, – но одного знания недостаточно. Я искал, где находится остров Руян, сразу, как только мне открылось о нем. Но ни я, ни Емеля его увидеть не сумели. Царевна Елена сама выбирает, кому показаться. По каким приметам – Бог ведает.

Как только рысь услышал о Елене Премудрой, все его сомнения развеялись. Он согласился стать Вестником Рассвета. Только спросил – а что за вестники такие.

– Потому что сами мы, Баюн, славы и власти не ищем. Управление мы отдадим Елене, никаких почестей не ожидая. А «рассвета» – потому что новый день. Новый век настает.

Финист выдавил чужеземцев за рубежи Тридевятого и сплотил оборону. В Аламаннском королевстве грянуло народное восстание против авалонцев – рев Скимена о помощи. Случилось и еще одно восстание, уже в Авалоне, где люди выступили против войны. Гвиневра его подавила жестоко.

– Ты меня прости, Емеля, – говорил Баюн, – что я спорил с тобой. Я не знал тогда. Мне Светлый Князь не объяснил толком, почему медлил.

– Да я и не сержусь, – отвечал Емеля. – Со мной все спорили. Это сейчас я братьев по духу нашел. И то не все с самого начала нам поверили. Калечные у людей души. Ущербные. Их жалеть надо.

Неподалеку в тот момент случился нава, который не преминул язву вставить:

– Ущербная душа – это ерунда. Ущербные мозги страшнее.

– А ну глохни! – рыкнул на него Баюн. – Повылазило вас, честным людям проходу не даете! Знаете, что Емеля правду говорит, вот и ополчились на него!

Нава так вытаращил глаза, будто его только что укусило конское седло. А рысь нарочито отвернулся и продолжил разговор с Емелей, будто ничего не случилось.

Илейка толком не помнил, как с Баюном встречался зимой, а уж о том, что тот своровал добычу – тем паче. Извиняться не пришлось, хотя Калин Калинович и настаивал. Покаяние, говорил бывший купец, есть главное, чем Вестники одолевают адские силы, покаяние и смирение. Баюн осторожно порасспрашивал Илью, а что стало с остальными из четверки.

– Варвара помре... Нава помре... Зверь крокодил убежал кудато, а куда – не знаю.

В ночь на Ивана Купалу Баюн опять увидел во сне Елену. Тот же зал огромный, и ниши, и гроб. Мертвая царевна села в нем и потянулась:

– Как же сладко я спала!