Зарницы грозы

Свиток вспыхнул, истязая Баюна. Из рысьей души будто насильно что-то вытягивали, как дети-мучители вытаскивают у кошки из горла проглоченный ею кусок мяса на веревочке. Баюн убивал собственный мир и горько плакал о нем, но было в этом и нечто подобное священнодействию, нечто великое. Место утраченного заполнял искристый, как свежий снег, надменный холод. Баюн догадался, что так, лишенные всего святого, презрительно и рассудочно, мыслят навы, но почему-то не испугался. Зев Грозы захлопнулся, погружая Баюна в топкую горячую тину. Тело его смутно чувствовало ожоги, но это было уже нисколько не важно.

Из огненной реки, там, где прогорели остатки свитка, поднялась огромная глыба — властная, гордая, несгибаемая. Распахнулась в оскале пасть, роняя жидкое пламя с морды. Демон мгновенно раздулся, заполняя собой все сознание Баюна. Рысь видел его отчетливо, словно вживую, и мог разглядеть каждую складку шкуры, каждое сочленение броневых пластин. Подобно наве на радении, Баюн проник в эту тушу и прочувствовал ток его крови, что лилась реками Тридевятого, биение могучего сердца в царском тереме, тысячи присосок, кажущихся людьми, жестокий тиранический разум, в который сливалась армия русичей. Это наше, подумал рысь, наше — и мое! Он позволил новому чувству захватить себя — восхищению, подобно тому, как вызывает восхищение громадная пушка или тяжелая грация хищной панфиры, и услышал, как далеко-далеко, в каком-то другом мире, Гроза завизжала от удивления и боли.

Светлый Князь летел впереди атакующего клина и узрел Вия первым. Или Виев, потому что хозяин преисподней был един во многих. Нет в земных языках слов, описывающих его обличье. Но сравнить Вия можно было бы с гигантским роем саранчи, из которого составлено некое существо. Существо это более всего походило на кровожадного червя — не формой даже, а впечатлением, которое оставляло: чего-то мерзкого, устрашающего и в то же время жалкого в своей ограниченной злобе. Только Вий не был зверем или простым чудовищем: он нес в себе непостижимый, извращенный разум. Из недр «саранчи» тянулась тонкая нить.

В самое туловище червя вторгся Конклав, иссекая его части. Рой рассыпался и вновь соединялся, бесконечный, неспособный испытывать усталость.

— Прикройте меня, братья! — крикнул Князь Всеслав и устремился сквозь Вия туда, откуда выходила нить. Истоком ее был плотно свернутый ком одной из Гроз. Всасывая эту нить, она раз за разом уменьшалась, разворачиваясь из адской бездны в иное, далекое пространство. Вдруг по Грозе пробежала волна, и она выпустила большую часть нити. Ее душа ворвалась обратно, непонимающая, разозленная.

— Молодец, — сказал Светлый Князь, обращаясь к тому, кто ранил врага по ту сторону пробитой сквозь миры червоточины. Его меч обрушился на нить. Та лопнула, как струна.

В ушах Баюна раздался пронзительный звон. Открыв глаза, он понял, что висит в воздухе над полом — и уже падает на него. Грозы не было. Не было на его шерсти и никаких ее следов. Только останки зарубленного Федота лежат поотдаль, да у подножия трона — мертвый Финист.

Баюн поднял снайперифль и положил его на труп стрельца. Постояв в молчании, он направился к Финисту. Хладное лицо того было спокойным, точно в момент смерти маршал понял нечто, принесшее мир в его буйную душу.

Баюн вздохнул.

— Извини, — сказал он. — Гадюкой ты был той еще. Но я сам виноват. Съездили на моей спине, а я дозволил.

— Так всегда бывает, — произнесли у окна. — Мы сами себя губим и никто, кроме нас, над нами вовеки не сжалится.

Баюн повернулся. Там стояла Елена Премудрая.

— Что ты молчишь? — усмехнулась она. — Я это, я. Неужели ты не признал?

И точно! На картинке у Елены в руках был золотой венец. И сейчас она его держит. А у той, что Гроза внушила, венца не было. Потому что рысь про него забыл, а Гроза могла лишь из его памяти доставать все потребное.

Глаза настоящей Елены зеленые. Суровые. Лицо гладкое, но все же старше.

— Про остров Руян, — сказал рысь, — все-таки, значит, выдумка была?

— Нет. Город на острове Руян когда-то был столицей моей империи. Я и сейчас там. Ты видишь меня с помощью одной из моих птиц.

Баюн покосился в угол: сова. Маленькая, сычик. Очи вперила и не шелохнется.

— И где он тогда? Как вас искать?

— Чтобы победить меня, мои враги наслали потоп, и Руян опустился под воду, — ответила Елена. — Не нужно меня искать. Я сама пробужусь и приду. Столетиями я следила за Тридевятым через совиные глаза, ожидая нужного дня. Сейчас престол опустел и готов для моего возвращения.

— Это нечестно! Если вы могли все это время...

Елена подняла руку, веля замолчать.

— Я мыслю не честью, а целесообразностью. Изо всех образов будущего я выбрала самый лучший и для себя, и для Тридевятого. Если бы я пришла при Дадоне, началась бы война куда страшнее этой. Если бы вместо Финиста — меня свергли бы другие царевичи. Я не зря зовусь Премудрой, Баюн.

— Понял, — сказал он. — Спасибо, что помогали мне.

— Не за что. Я вижу, у тебя есть ко мне вопросы. Задавай.

— Это правда, что и я, и мы все попадем после смерти к Вию?

— А сам ты как считаешь?