Зарницы красного лета

Рассказ Алешки, да еще с издевкой, растревожил меня до крайности. То-то отец сидел у моих ног, стиснув скулы, иногда отводя затуманенные глаза. Он знал о всех моих проступках, но думал-то, конечно же, не о них, а о чем-то другом, более важном. О чем же? На всякий случай он тогда прощался со мною: мало ли что могло случиться с ним в скором бою! И еще, как я понял позднее, он думал вообще о моей жизни. Какой она будет, да еще если доведется остаться без него? Каким я человеком стану, когда вырасту? Повторяю, я гораздо позднее, как мне кажется, разгадал его думы. А тогда, наблюдая за ним, видя его в глубоком раздумье, я только смутно догадывался о его тревогах.

Отец не однажды удивлял меня в то лето. Но чем пристальнее вглядывался я в него, тем больше открывалось в нем для меня нового. Я хорошо знал, что он наделен добрым сердцем и открытой, поэтической душой. Теперь же я понял, что он наделен еще и какой-то особой, почти таинственной мудростью. И как я ни был огорчен тогда своими неудачами, я не мог не радоваться тому, что отныне отец стал мне еще более близким и дорогим. Я был благодарен ему за то, что он своей добротой, своей заботой зародил во мне что-то такое, без чего человеку нельзя жить, а что именно — я понял, кажется, лишь тогда, когда сам стал отцом.

...Дедушка Харитон жил на бахчах уже две недели. Стоя у своего шалаша под кудлатой сосной, своей ровесницей, попыхивая черной трубочкой, он не шелохнулся, пока наша телега не остановилась рядом. Но затем, будто опомнясь, встретил нас с шумной и несколько иронической приветливостью:

— Ты гляди-ко, сколь народу прибыло! Ну, берегитесь те-перь-ка, зайцы! А то ить совсем одолели!

— Они не с зайцами собирались воевать,— со смешком заговорил зловредный Алешка, считавший себя совершенно взрослым, хотя и был старше нас всего на два года.— Они, дедушка Харитон, знаешь, с кем собирались воевать? С беляками! Ха-ха! Вояки, солены уши! А их вот сюда...

— С беляками? — На лице дедушки мелькнуло выражение огорченного недоумения.— Стало быть, в партизаны собирались? — Но тут он вдруг поразил нас своей внезапной серьезностью: — А тогда-ка... пошто же их не пустили? Пустить надо было! Оне вон какея робята, чуть не с меня, да и забияки. Пущай бы шли в отряд. Допустим, и не побили бы беляков, зато, глядишь, здорово напугали бы!

— Беляки-то, поди, не зайцы.

— А-а, да только как следоваит пугни! И они побегут!

Не на первой, так на второй минуте, а мы все же поняли, что дедушка похваливает нас, как это всегда водится у взрослых, лишь ради шутки, из привычки ласково изводить мальчишню. С угрюмой безнадежностью, не ожидая ничего хорошего, мы стаскивали с телеги свою одежонку и свои харчишки. Но как в те минуты хотелось нам побыстрее вырасти и стать взрослыми!

— Ну ладно-ть, в отряд не взяли, а зачем же ко мне их?— все еще не унимался дедушка Харитон, очевидно обрадовавшийся случаю почесать язык.— Жили бы дома. Небось еще и напроказили чего-нибудь?

— Еще как! — охотно отвечал Алешка, решив, видно, окончательно осрамить пас перед дедушкой.— У тетки Апросиньи железо с сундука ободрали и отдали партизанам. На пистоны,

— Молодцы-ы!— с усмешкой похвалил нас дедушка.

— Да еще накурились до одури!

— А чо? Пора!

— Дак на губах еще не обсохло!

— А у самого-то обсохло?— не выдержав, огрызнулся Федя.— Разболтался тут!

— А уже вечереет,— спохватился Алешка, взглянув на солнце, застрявшее в густой сосновой хвое.— Мне дедушка Харитон, велели привезти арбузов, если поспели. Всем разговеться охота. Да и на пашню завтра.

— А-а, будь неладна! Дак и правда, чего же тогда заболтался? Хотя арбузам еще полежать бы надо, но поищем.

Бахчи начинались в пяти шагах от дедушкиного шалаша. Они занимали большую, с извилистыми краями, продолговатую поляну; с северной стороны, от кромки бора, ее прикрывала полоса густого сосняка, с южной — большая согра, заросшая непролазным чернолесьем. На нови да при благодатной погоде того лета урожай на бахчах выдался необычайный. Я обомлел, когда окинул всю поляну взглядом. Она была сплошь укатана черными, полосатыми и светлыми арбузами, продолговатыми.

каменистого цвета дынями, какие звались у нас дубовками, я огромными, с тележные колеса, тыквами...

По подсказке дедушки Харитона мы быстро нарвали и натаскали с бахчей к шалашу кучу арбузов и, загрузив рыдван, с нескрываемой радостью расстались с Алешкой. Со взрослыми, хотя они и любят насмехаться, еще можно жить и ладить, а вот с теми, кто чуть постарше, совершенно немыслимо: зазнайство у них выше всякой меры. Так они кичатся своей взрослостью, что не глядели бы глаза!