Зародыш мой видели очи Твои. История любви

Поначалу ей не разрешалось просматривать «плохие» страницы – со статьями о казнокрадстве, вырожденцах и всяких преступлениях, которые в старой республике были обычным делом. Соседка внимательно следила за ее чтением и каждый раз, когда Мари-Софи подходила к такой странице, командовала: «Перелистни!» Добрая женщина, похоже, знала все номера наизусть или просто чувствовала, на каком развороте была фотография убийцы, извращенца или проворовавшегося политика. Не имело значения, находилась ли соседка где-то в другом месте в доме или болтала на крыльце с почтальоном – в нужный момент, в ту самую секунду, когда Мари-Софи касалась уголка «нехорошей» страницы, неизменно раздавался голос: «Перелистни! Две страницы, будь добра!»

Но когда Мари-Софи, чтобы запутать бедную женщину, начала листать журналы вверх тормашками, задом наперед, и во всех других возможных направлениях, то после потока нескончаемых «Перелистни! Перелистни!» соседка наконец сдалась. Недолго попрепиравшись, они сошлись на том, что Мари-Софи была достаточно взрослой, чтобы познакомиться с теневой стороной жизни.

Мориц Вайс по прозвищу Кровавая Нога как раз на этой стороне и обитал.

* * *

Кровавая Нога пойман!

Берлинцы ликуют после долгих лет жизни под страхом детоубийств!

Мориц Вайс был семинаристом и детоубийцей и ничем в этом отношении от других не отличался. Все, кто его знал, в один голос утверждали, что это был золотой человек: воздержан по части алкоголя и табака, завсегдашний помощник в церковной столовой для бедняков, верный друг и конфидент всех пожилых прихожан. Он усердно корпел над богословскими книгами, и если бы чуть получше разбирался в Ницше, то смог бы запросто стать кандидатом на епископское место. Никто и подумать не мог, что Мориц Вайс, всеобщий большеголовый любимец, был палачом маленьких берлинских детишек – тем самым, прозванным Кровавой Ногой!

* * *

Ты уверена, что хочешь услышать историю о Кровавой Ноге?»

«А ты как думаешь?»

«Тогда я, пожалуй, ее пропущу…»

«Конечно, я хочу ее услышать! Кто в наши дни не любит послушать про убийц?»

«А ты вот когда-нибудь пожимала руку убийце?»

«Нет, зато я пожимала руку писателю».

«Ну, это не так здорово».

«Это почему же?»

«Ну, мне так сказали».

«Тогда познакомь меня получше с этой Кровавой Ногой, только по-быстренькому!»

* * *

«Кровавая Нога совершал свои убийства следующим образом: он пробирался средь бела дня в сакристию университетской часовни, «одалживал» там амуницию священника и спешил на место убийства – в какой-нибудь из многочисленных берлинских парков. Там он прятался в кустах и выслеживал своих маленьких жертв. Как только невезучая няня спускала глаз с того, кого обещала беречь как зеницу ока, это чудовище Мориц Вайс подкрадывался через полянку к маленькой жертве, невинно глазевшей на чудеса Творения, и наносил удар ногой по неокрепшему еще черепу. После этого убийца нырял в заросли и ждал, когда вернется няня и найдет ребенка – уже погасший свет очей неизвестных родителей, чье имя он узнает из вечерних газет.

Вопли няни были подобны божественной музыке. Именно так, должно быть, кричала Мария, когда ее сын на кресте вверил свой дух Отцу. И сравнение это неслучайно: единственным звуком, который слышался, когда тяжелый ботинок врезался в детский затылок, был тихий печальный выдох.

После убийства Мориц Вайс продолжал наслаждаться отголосками воплей и стенаний взрослых, которые еще долго отдавались в его ушах. Они наполняли его душу покоем и помогали выполнять повседневные обязанности в церкви многострадальной матери Христа. Однако, как свойственно их природе, эти ублажающие звуки мало-помалу сходили на нет, и семинарист был вынужден снова пускать в ход свою кровавую ногу.

Шли недели, месяцы, годы – мертвых детей уже было двенадцать. Власти оказались беспомощны перед волной убийств. Традиционные полицейские методы – усиленное наблюдение за местами, где, как считалось, мог промышлять убийца, и бесчисленные аресты по наводкам медиумов и детективных писателей, для которых эта трагедия стала настоящей золотой жилой и возможностью разрекламировать себя и свои опусы, – не продвинули расследование ни на йоту. Убийца маленьких детей по прозвищу Кровавая Нога разгуливал на свободе по Берлину, и никто ничего не мог с этим поделать.

И вот однажды уличный мальчишка, беспризорник, рыскавший по парку в поисках кошельков, увидел, как из штанины священника, что проходил через его охотничьи угодья по извилистой тропинке вдоль самой ограды, выпал клочок бумаги. Мальчишка был карманником, то есть избавлял сограждан от мелочи, отягощавшей их во время прогулок, и поэтому его не занимали вещи, которые люди теряли по собственной инициативе. Он поднял обрывок с земли и, хотя это была всего лишь пожелтевшая вырезка из газеты, пустился в погоню за фигурой в сутане, размахивая бумажкой и взывая: «Господин! Господин! Вы потеряли!» Но когда господин не только не ответил ему, а даже прибавил шагу и почти побежал через детскую площадку, мальчишка обиделся и уже не захотел дальше за ним гнаться: