Ла-ла ла-ла ла-ла, ла-ла ла-ла ла-ла. Мари-Софи, вцепившись в подол платья, крепко прижимала его к лону. Ей хотелось бежать, бежать, бежать отсюда, обратясь ланью. Карл уже поднялся на ноги, и, хотя она смотрела на него, прямо на него, как он стоял над ней с остекленевшим взглядом, стараясь натянуть спущенные на безволосые ноги окаянные свои штаны, она его не видела – ла-ла ла-ла ла-ла. Вместо него там расплывалось уродливое темное пятно. И, когда он с низким хрипотком принялся прокашливаться, она, не раздумывая дважды, рванула дверь и выскочила на лестницу. Он с ума сошел, если думает, что она захочет выслушивать его проклятый скулеж после того, как он ее изнасиловал.
Мари-Софи заспешила вниз по лестнице, стараясь на ходу поправить волосы, застегнуть кофточку, не оступиться и вытереть выступивший на шее пот, а из-за каждой двери ей вслед неслось бормотание: «Мы же тебе говорили, да-да, надо было нас слушать…»
Добежав до входной двери, она обернулась и крикнула бормотанию: «Почему же вы ничего не сделали?!» Бормочущий хор отступил от дверей и вернулся к своим прежним занятиям: один продолжил слушать речь по радио, другая занялась дожидавшимся на столе тестом, третий пошел добриваться – все вернулось в привычное русло.
В закутке внизу лестницы четверо детей увлеченно играли с мышью в конфетной коробке. Они переворачивали коробку так, что стена становилась полом, становилась стеной, становилась потолком, и сосредоточенно прислушивались, как зверек с жалобным писком скребется внутри. Крик Мари-Софи оторвал их от игры, и они изучающе уставились на нее.
Сдерживая слезы, Мари-Софи пыталась на ощупь у себя за спиной найти дверную ручку – ей не хотелось расплакаться на глазах у детей. Старшая, светловолосая девочка с темными бровями и заячьей губой, шагнула к Мари-Софи, протянув к ней руку: «Почему ты плачешь?»
Мари-Софи: «И вовсе я не плачу…»
Играющий с мышью шепелявый мальчик: «Нет, ты плачешь!»
Мари-Софи (с подступающими к горлу рыданиями): «Нет, не плачу!»
Шепелявый мальчик: «Плачешь! Моя сестра сказала, что ты плачешь!»
Мари-Софи заплакала.
Девочка, шикнув на мальчика, встала на цыпочки и погладила Мари-Софи по щеке: «Видишь? Тебе не следовало к нему заходить».
Ее тон был холоден, Мари-Софи узнала в нем голос старухи – той, что жила этажом ниже Карла. Она схватила девчонкину руку, скрутила ее и прошептала девчонке в ухо так, чтобы другие дети не услышали: «Твое время тоже придет!» И замахнулась свободной рукой: «А это передай от меня своей бабуле!»
Девочка остановила пощечину, прежде чем та ударилась о ее бледную щеку (чуть слышно): «Оно уже пришло…»
Мари-Софи невольно опустила руку: «Что?»
Но девочка, вырвавшись, уже отпрыгнула к своим товарищам по игре. Дети дружно показали языки и заскандировали: «Коль Йон захочет, Йон возьмет, ла-ла ла-ла ла-ла, коль Йон захочет, Йон возьмет, ла-ла ла-ла ла-ла!» Мышь в конфетной коробке исходила писком.
Споткнувшись о порог, Мари-Софи вылетела на улицу. Глаза резануло светом. Разве все еще было светло? Ведь, пока она была у Карла, должна была наступить ночь! Неужели дневной свет мог вынести то, что Карл с ней сделал? Он так над ней надругался, что солнце должно было сбежать за горизонт! Мари-Софи хотелось, чтобы наступила ночь.
– Господи, если это в Твоих силах, пошли мне ночь, накрой темнотой эту чертову дыру, пошли мне черное небо, чтобы укрыться им по дороге домой. В этом сером дневном свете нет теней, в которых можно спрятаться обесчещенной девушке, пошли мне беспросветную тьму, чтобы я могла вернуться в гостиницу никем не замеченной… Пожалуйста, ради Твоей Мари-Софи, скажи: «Да будет ночь! Аминь!»
Мари-Софи смиренно ждала ответа. С третьего этажа до нее донеслись всхлипывания. Из открытого окна, словно устаревший флаг, свешивался Карл:
– Мари-Софи, вернись, я все еще тебя люблю!
Из-за тучи выглянуло солнце, в волосах девушки заиграла бликами заколка, переливалась золотом, засверкала желтая кофточка, на платье распустились розы, заблестели на туфельках пряжки. Мари-Софи сияла, как драгоценный камень. И она побелела от ярости: Карл надругался над ней, природа предала ее, а теперь еще и Господь пренебрег ее скромной просьбой!
– Иди ты к дьяволу! Если он еще тебя не побрал!
– Но, Мари-Софи! Я люблю тебя!»
«Ну и дела!»
«Ее сердце сжалось, она припустила по улице.
Мари-Софи опаздывала, повариха убъет ее: «Где ты шлялась, девчина?» И тогда она скажет ей…