Заросли

Заперлась. Нашла в аптечке среди пузырьков и упаковок коробку седуксена, вытянула обе упаковки. Одна ячейка была пустая. Отец вчера пил. Галя спокойно и деловито выдавила все девятнадцать оставшихся таблеток в ладонь, открыла кран с холодной водой, высыпала с ладони сразу все в рот и, давясь и кроша их зубами, стала глотать вместе с водой. Воду она черпала ладошкой и прихлебывала. Проглотила, зачем-то прополоскала зубы, сунула пустые упаковки в коробку и вернулась в комнату.

VII

– Ложись ты! – снова недовольно сказала Зинаида Дмитриевна мужу. – Вон и девчонки угомонились. Завтра день трудный.

– Ну ладно, ладно! – проворчал Василий Гаврилович, отложил газету.

Лежал, ворочался. Не спалось. Думал о сыне. Еще несколько дней, и вылетит он из гнезда. Будет прилетать временами, но уже все – отрезанный ломоть! Думал дочерей отдать, а с сыном жить, ан нет! По-иному жизнь распоряжается. Видно, с какой-то из дочерей с лимитчиком-зятем жить придется. Вспомнилось, как семнадцатилетним подростком завербовался в начале пятидесятых годов на торфоразработки под Клин. Вырос он в курской деревне. Зина тоже была из вербованных. Родители ее под Пензой живут. Вскоре после свадьбы перебрались в Москву, на завод. И с тех пор он у токарного станка, а Зинаида Дмитриевна на электрокаре в прессовом.

– Чего ты ворочаешься! Спи!.. Иди таблетку выпей… и мне принеси. После такого дня не заснешь…

Василий Гаврилович встал послушно. В ванной долго в недоумении перебирал упаковки. Вчера только распечатал коробочку, и куда-то провалилась. Пустая есть, а новой нету!

– Зин, – выглянул из ванной и спросил шепотом: – Ты не брала таблетки?

– Нет… Там они, смотри лучше…

Василий Гаврилович вернулся в ванную.

– Почему пустая есть? Я же выбрасывал… Полная была, а теперь пустая… – бормотал он с недоумением. – Из девчонок кто-то дверью стукал в ванной! – вспомнилось ему.

Василий Гаврилович, как был в пижаме, быстро направился к двери комнаты девчат. Постучал, вошел.

– Девочки, кто из вас сейчас в ванную ходил?

– Галька, – ответила Наташа.

– Галь, Галь! Слышь! – позвал он.

Дочь не отвечала.

Василий Гаврилович дернул за шнур выключателя. Свет ослепил. Наташа со Светой щурились, глядели на него. Галя лежала неподвижно на боку лицом к стене. Отец подошел к ней и тронул за плечо.

– Галя, ты спишь?

– Уйдите! – медленно повела плечом Галя, освобождаясь от руки отца.

– Галя! Ты брала таблетки? – дернул он ее за плечо сильнее.

Лицо у дочери было белое.

– Где письмо? – спросил Василий Гаврилович у Светы и Наташи. – Куда она дела письмо?

– Под подушкой глянь! – отозвалась Наташа.

Василий Гаврилович запустил руку под подушку, выгреб оттуда все бумаги. Галя не реагировала. Оба конверта отбросил и впился в листок. Потом ринулся из комнаты.

– Зина, беда! Ивана убили! Галя отравилась!

– Как? Что? Какого Ивана? – схватилась мать с постели. – Галя?

Василий Гаврилович кинулся к телефону, Зинаида Дмитриевна и Алеша – в комнату девчат.

Врач осмотрел, расспросил, успокоил:

– Мне кажется, она полностью очистила желудок… Но ничего, все равно возьмем с собой, промоем… Вы вовремя хватились!

Зинаида Дмитриевна уехала с дочерью в больницу. Оставшиеся не спали долго, сидели скорбно в комнате у девчат. Света с Наташей плакали… Решено было со свадьбой повременить. Не до свадьбы!

Утром поднялись рано, ждали звонка от матери. Терпения не хватило, стали сами звонить. Не успели дозвониться, пришла Зинаида Дмитриевна.

– Как Галя?! – кинулись к ней, окружили.

– Уснула… Врач говорит, нервное потрясение у нее сильное, спать будет долго!.. Вот письмо ей, в почтовом ящике сейчас взяла!.. – вынула мать конверт из сумки.

– Это же Егоркин! – выхватила конверт Наташа. – Почерк его! Я знаю! – и впилась в конверт глазами. – Распечатать?

– Давай! – махнул рукой отец.

Все с надеждой и нетерпением смотрели, как дрожащими руками распечатывает конверт Наташа. У всех в голове было одно: когда отправлено это письмо – до вчерашнего или после.

– Дай я! – не выдержал Алеша.

– Уйди! – отмахнулась сестра, вытянула три исписанных с обеих сторон листка, нашла начало и стала читать: – «Галенька, милая! Я знаю, ты сердишься на меня. Больше двух недель от меня ни звука. Ты прочтешь письмо это, простишь меня и перестанешь сердиться… Нас перебросили в другое место, и секунды там не было, чтобы ручку взять в руки, но я писал тебе письма каждый день, писал про себя, а потом… потом я в госпиталь попал…» Живой! Живой! – завопила Наташа, подпрыгивая на месте.

– Дальше, дальше давай! – одернул ее нетерпеливо Алеша.

– «…Потом я в госпиталь попал, где и сейчас нахожусь, и врач говорит, что еще больше месяца меня здесь продержат. Из госпиталя я тебе тоже не сразу пишу, не получилось сразу… Хочу похвастаться: слышал я, что к ордену меня представили, но это только пока слухи. Напишу, когда узнаю точно… Галечка, милая! Есть у меня предчувствие, что скоро я обниму тебя…» Угу-гу, угу-гу, угу-гу, – промычала дальше Наташа и сказала, сворачивая листок: – А дальше не для вас написано! Повезу Гале!