Зарождение

— Алекс, все изменилось. Я усовершенствовала методику: вероятность неблагоприятного исхода меньше трех процентов. Мы разработали специальную программу, в некотором смысле — самообучающаяся пластичная операционная система, которая сама будет выявлять нарушения нейронных связей и создавать искусственный аналог. Модули цифровой памяти позволят ей осваивать навыки в запредельные сроки, возможность обновлять данные в режиме онлайн сделает лечение максимально эффективным. Разве это плохо, Алекс? Наша девочка через пару лет могла бы догнать в развитии сверстников, научиться жить самостоятельно!

Александр Моисеевич поднялся, прошелся по комнате.

— У тебя есть что-нибудь выпить?

Мария кивнула и направилась к шкафчику с посудой.

— Да, сейчас налью. Коньяк будешь?

— Да, давай коньяк... И сколько таких операций ты уже провела?

— Пока ни одной, — честно призналась она. — Люди всегда боятся всего нового.

— И ты решила сделать из Жданы подопытного кролика?

— Алекс, в случае неудачи ничего страшного не произойдет, просто все останется как прежде.

Она подала Александру Моисеевичу бокал с золотисто-коричневой жидкостью на дне, второй бережно поднесла к своим губам.

Гиленсон проглотил коньяк одним глотком, крякнул.

— Но остается обычный риск форс-мажора во время операции на головном мозге. Так?

— Так, — подтвердила Мария. — Но разве все мы каждую минуту живем не в мире Шредингера? Определено только прошлое. Только когда коробка вскрыта, кот оказывается жив или мертв. А до тех пор мы вынуждены мириться с неопределенностью. Можно умереть в собственной кровати от остановки сердца, а можно выжить на войне. Подумай о Ждане, Алекс. Чего бы хотела она?

Гиленсон прошел к ее шкафчику, плеснул себе еще коньяка. Мария молчала, чтобы не мешать его размышлениям

— Люди с персональным компьютером в голове... — проговорил наконец Александр Моисеевич.

— Именно.

— Но ведь они уже не совсем люди, Мария. Они... они — роботы.

— Ты же не считаешь роботами людей с искусственным сердцем, или умными протезами вместо рук и ног? Так почему протез какого-то участка мозга вызывает в тебе такой ортодоксальный ужас?

Гиленсон покачал головой.

— Я не знаю... Не смогу тебе объяснить. Черепная коробка — вместилище человеческой личности. Мне страшно даже предположить, что у Жданы в ней будет находиться что-то инородное.

Мария кивнула, смочила губы в крепком напитке.

— Но ты же понимаешь, что это страх дикаря перед огнем?

Гиленсон опустошил бокал, поставил его на стол.

— Давай так... Я пока еще не согласился, но я обещаю серьезно подумать. Хорошо? И никаких блогеров больше не будет, обещаю.

Мария в первый раз улыбнулась хорошей, светлой улыбкой.

— Хорошо. Спасибо тебе.

— Ну, я тогда пойду... Меня выпустят без тебя?

— Да, выпустят, — кивнула она.

— И знаешь... ты очень хорошо выглядишь, — вырвалось вдруг у Гиленсона. И смутившись собственных слов, он заспешил к двери, смущенно выискивая что-то в своих карманах...

— А ты сильно постарел, — грустно откликнулась Мария.

— В чем секрет? — печально улыбнулся Гиленсон, обернувшись.

— Просто ты все эти годы жил с безысходностью, а я — с надеждой.

***

Белая дымка бессознанки заметно отдавала в розовый. Как будто где-то клонилось к закату невидимое солнце.

Гиви с ужасом смотрел на бело-розовое молоко, разлитое вокруг, не в силах ни выйти, ни пошевелиться, ни просканировать локацию.

А потом из тумана вышла человекообразная серая тень. Она двигалась, как плохо синхронизированная модель человека, с избыточной моторикой рук и плеч и неестественным подъемом ноги.

— Ну здравствуй, Гиви. Ты хотел постичь тайну Громкого дома? — голос собеседника громко шипел, шелестел и шуршал, как будто кто-то включил на максимум запись шепота.

Гиви хотел бы попятиться или хотя бы перестать смотреть, как фигура приближается к нему, но фокус не смещался.

— Ты хотел найти бога? Что ж, я — твой бог. Я — твое дыхание.

В этот миг Гиви понял, что задыхается. Там, в объективной реальности его тела диафрагма и межреберные мышцы замерли, не давая легким кислорода.

— Могу отнять его у тебя, и могу вернуть, — продолжала шипеть тень.

Гиви судорожно вдохнул всей грудью, потом еще и еще.

Тень подошла совсем близко, и Гиво увидел, что она плоская, как бумажный лист. Смявшись посередине, она приблизила безликий круг своей головы к лицу Гиви.

— Я могу закрыть твои глаза...

Веки Гиви сомкнулись, и он почувствовал пушистую упругость своих ресниц.

— ... навсегда... или только на мгновение.

Глаза открылись, но серая тень вышла из поля зрения, и Гиви с ужасом различал ее шуршание где-то позади.