Зарождение добровольческой армии

Не знаю, было ли у меня тогда твердое намерение уйти с Добровольческой армией. Но у меня было горячее желание найти Петю и других и передать им теплые вещи, чтобы им не было холодно. И еще у меня было желание быть в походе, именно в походе. Все наши выходы на охоту, на прогулки я называл походами. Сейчас же я видел начало настоящего боевого похода и хотел быть в какой‑то мере его участником, к нему прикоснуться. Но хотеть — одно, а мочь — это другое. Как я сознавал и связывал эти два понятия тогда — сейчас не помню.

Помню, что, чувствуя себя соответственно удобно и подтянуто одетым, с чувством выполнения военной задачи я покатил на коньках сначала по параллельной Большой Садовой улице, а потом уже по самой Садовой, освещенной лишь только лежащим белым покровом снега. «Сидор» своими лямками удобно лежал на спине, был не тяжел. В руках была палка с гвоздем, вбитым в конец — новый тип «оружия», усовершенствованный в последние дни. Минут через 15 — 20 я был уже на Екатерининской площади. Перед Армянским собо–ром у памятника Императрице Екатерине II стояло много повозок, стояли отдельные группы пехотинцев, несколько оседланных лошадей. На углах улиц стояли группы жителей. Я стал опять расспрашивать. Один офицер с усами сказал мне, что впереди есть конная группа, но это уже далеко. Разговаривая с ним, я заметил, что повозки опять двинулись, сворачивая влево, то есть мимо Нахичеванского базара в направлении к железнодорожной станции и даже на Кизитеринку. Озадачило меня то, что несколько подвод повернули вправо. Эта дорога вела к 29–й линии, через Дон на Зеленый остров и дальше через Старый Дон на левый берег. Для меня это оказалось «на распутье». Куда пошли или поехали наши и где этот самый авангард? С таким вопросом я обратился к бородатому казаку, поправлявшему седловку. Казак, не глядя на меня, грубо ответил: «Много будешь знать, скоро состаришься». Постояв еще минут двадцать, я установил, что большинство сворачивает влево. Я решил догонять до Кизитеринки, а там видно будет. Места те и дорогу я знал хорошо.

По дороге катиться было неудобно, натыкался на подводы, надо было их огибать, а сбоку шли люди, держась руками за разные части этих колесниц. Да и снег был рыхлый. Катил по тротуарам сбоку. Это было не совсем удобно, так как я должен был задерживаться, чтобы рассматривать лица. В одном месте на меня из‑под ворот бросилась большая собака с бешеным лаем, норовя укусить за ногу, но помогла палка. Обернувшись, я несколько раз ткнул ее в морду. С диким воем пес подался назад, а я поспешил вперед — от греха подальше.

До самого завода, что на окраине города, я бежал, что называется, плавно, но как только кончились тротуары и мне пришлось выйти на дорогу, стало хуже. Скольжение мое замедлилось. Который был час — я не знаю, когда уже на дороге я ухватился за край брички, которая была запряжена парой лошадей и крупной рысью, обгоняя обоз, вынесла меня на улицы Кизитеринки. Сидевшие в ней четыре фигуры в шубах не обратили на меня внимания. Спасибо бричке и ее владельцам. Расстояние, которое я прокатил на коньках, держась за бричку, я уже не одолел бы на коньках. Пришлось бы их снять, и как бы сложился мой «поход», сказать трудно. Я выиграл время и не так устал, хотя на многих ухабах пришлось делать «гопки».

В Кизитеринке были знакомые, я думал зайти спросить, не заходил ли кто из наших, но мне не хотелось расставаться с бричкой. Ведь было сравнительно легко, удобно, а главное — быстро. Меня обуяло чувство движения вперед, и как можно скорее. Я все время вглядывался по сторонам. Мне очень хотелось увидеть кого‑нибудь из тех, кого я ищу.

Нагнали настоящие строевые части, идущую пехоту. Сбоку небольшие группы кавалерии, вереницы артиллерийских упряжек, орудия и все те же повозки, телеги, санки. Были пехотинцы, идущие цепочкой вдоль дороги. Дальше от дороги опять были видны всадники. Как были редки эти группы, и как мало было их! Я был уверен, что все главные силы были впереди, а это — так себе, обоз 2–го или 3–го разряда, за которым, конечно, должны быть крупные части, сдерживающие большевиков.

Не считаясь уже ни с пространством, ни со временем, я стремился вперед. По сути дела, это «вперед» была, конечно, дистанция не длинная. Но за Кизитеринкой я почувствовал, что ноги мои устали и «сидор» стал тяжелее. Впереди был какой‑то затор, и моя бричка шла уже шагом. Слева стояли вереницы повозок и людей.

И вдруг все разрешилось неожиданно и быстро. В одном месте у группы деревьев и каких‑то сложенных балок, сбоку дороги, пропуская всех, кто еще двигался мимо, стояло несколько военных повозок, две двуколки, оседланные лошади и довольно крупная группа солдат и офицеров. Офицеры стояли прямо у края дороги, разговаривая.