— Нет, это слишком, это слишком! — воскликнул король. — Я не могу больше! Будем откровенны, снимем маски, брат-художник! Позвольте мне задать вам один торжественнейший вопрос. Адам Вэйн, лорд Верховный правитель Ноттинг-Хилла, не находите ли вы все это замечательным?
— Замечательным? — воскликнул Адам Вэйн. — Изумительным, божественным!
— Снова вывернулся, — усмехнулся король. — Вы упорно не хотите перестать кривляться. В шутку — это, разумеется, серьезно. Но всерьез — разве это не смешная шутка?
— Что именно? — спросил Вэйн, глядя на него младенческими глазами.
— Ну, довольно кривляться, будьте вы прокляты! Да вся эта история — Хартия городов! Потрясающая штука, не правда ли?
— «Потрясающая» — недостойное столь великого деяния слово.
— Фу, черт!.. Ага, понимаю! Вы хотите, чтобы я выставил за дверь этих рассудительных свиней. Вы хотите, чтобы два юмориста остались наедине. Оставьте нас одних, джентльмены!
Бэк бросил кислый взгляд на Баркера, и после минутного колебания пестрая толпа, недовольно ворча, покинула зал, в котором остались двое: король, сидящий в своем кресле под балдахином, и человек в пламенно-красной мантии, все еще коленопреклоненный перед своим мечом.
Король спрыгнул с возвышения и хлопнул правителя Вэйна по плечу.
— Еще до того, как были созданы звезды, мы были созданы друг для друга! — воскликнул он. — Ах, как это замечательно! Независимость доблестной Пэмп-стрит! Что за прелесть! Ведь это же прямо апофеоз смешного!
Человек в красном вскочил на ноги.
— Смешного? — гневно переспросил он.
— Ну, бросьте, бросьте, — нетерпеливо сказал король. — Со мной-то уж вам незачем кривляться. Авгурам иногда волей-неволей приходится мигать — просто потому, что веки устают. Давайте-ка позабавимся полчасика, не как актеры, а как театральные критики. Ну что, славная была шутка?
Адам Вэйн совсем по-детски опустил глаза и произнес сдавленным голосом:
— Я вас не понимаю, ваше величество. Я не могу поверить, что в то время, как я борюсь за ваш царственный замысел, ваше величество покидает меня, бросает на растерзание этим псам, этим золотым мешкам!
— Ах, черт побери! Что это? Что же это?
Король уставился на юного правителя и в сгущающемся сумраке увидел, что лицо последнего бледно как мел, а губы трясутся.
— Ради бога, в чем дело? — крикнул Оберон, хватая его за руку.
Вэйн поднял голову — в глазах его стояли слезы.
— Я всего только мальчик, — сказал он, — но правда на моей стороне. Если бы у меня не было ничего, кроме моей крови, я кровью моей начертал бы на этом щите эмблему Красного льва.
Король Оберон выпустил его руку и застыл, словно пораженный молнией.
— Боже великий! — прошептал он. — Неужели в Англии нашелся человек, принимающий Ноттинг-Хилл всерьез?
— Боже великий! — страстно подхватил Вэйн. — Неужели в Англии найдется человек, не принимающий его всерьез?
Король ничего не ответил; оглушенный, поднялся он на возвышение, повалился в свое кресло и задрыгал ногами.
— Если так пойдет дальше, — растерянно сказал он, — я начну сомневаться в превосходстве искусства над жизнью. Ради бога, перестаньте разыгрывать меня! Неужели вы серьезно считаете себя — господи, помоги мне! — нот-тингхиллским патриотом? Неужели вы думаете, что вы на самом деле…
Вэйн болезненно содрогнулся, и король поспешил успокоить его:
— Ну, ладно, ладно, я верю вам. Только дайте мне переварить все это. Итак, вы на самом деле намерены объявить войну этим отцам города с их комиссиями, инспекторами, смотрителями и прочим?
— А разве мощь их так велика? — презрительно спросил Вэйн.
Король снова выпучил на него глаза, словно на какое-то невиданное чудо.
— И вы думаете, — продолжал он, — что зубные врачи, мелкие лавочники и старые девы, населяющие Ноттинг-Хилл, с боевыми песнями стекутся под ваше знамя?
— Если в их жилах есть хоть капля крови, они пойдут за мной, — ответил правитель.
— И, по-видимому, — сказал король, откидывая голову на подушки, — вам никогда не приходило в голову — тут его голос окреп, — вам никогда не приходило в голову, что всякому и каждому этот ноттингхиллский идеализм покажется смешным?
— Конечно, он покажется смешным, — ответил Вэйн. — Насмешки и глумление — удел всех пророков.
— Ради бога, ответьте мне, — сказал король, склоняясь к юноше, — откуда явилась к вам эта дивно безумная идея?
— Вы были моим пестуном, сир, — ответил правитель, — во всем, что есть в мире высокого и достойного.
— А, — сказал король.