— Тому, что он знает, — резко возразил голос из-под маски, — лучше умереть вместе с тем, кто знает это.
— Возможно, — предположил Адамс, — мы могли бы прийти к соглашению и взаимопониманию, если бы вы сказали мне, что все это такое.
— Я не могу сказать этого вам, Адамс. Хотел бы, но не имею права раскрывать будущее.
— А до тех пор, пока вы этого не сделаете, — огрызнулся Адамс, — я не позволю вам менять прошлое.
А сам он думал:
“Этот человек испуган. Он может убить, когда захочет, но боится это сделать. Саттон должен быть убит человеком его собственного времени… буквально должен быть, потому что время может не стерпеть продления насилия от одной скобки до другой”.
— Между прочим, — услышал он голос человека из будущего.
— Да? — спросил Адамс.
— Я собираюсь спросить вас, как дела на Альдебаране XII?
Адамс окаменел в своем кресле. В нем забушевал гнев.
— Если бы не Саттон, — произнес человек в маске, — происшествия на Альдебаране ХХII не случилось бы.
— Но Саттон тогда еще даже не вернулся, — снова огрызнулся Адамс. — Он еще не появлялся…
Его голос затих, потому что он кое-что вспомнил. Имя на титульном листке… “Ашер Саттон”.
— Слушайте, — взмолился Адамс, — ради всего святого! Скажите мне, если у вас действительно есть что мне сказать.
— Вы хотите сказать, что пока не догадываетесь, чем это может обернуться?
Адамс покачал головой.
— Это война, — произнес голос.
— Но там никакой войны нет.
— Не в ваше время, а в другое.
— Но как…
— Помните Майкельсона?
— Человека, который на секунду ушел во время?
Голова в маске кивнула, и экран опустел. Адамс сидел, чувствуя, как холодок бежит по его телу.
Зуммер опять замурлыкал, и он механически передвинул рычажок. На экране был Нельсон.
— Саттон только что вышел из университета, — доложил Нельсон. — Он провел час с доктором Горацио Рэйвеном. Доктор Рэйвен, если вы помните, профессор сравнительной религии.
— О, — воскликнул Адамс. — Так вот что это такое!
Он постучал пальцем по столу, наполовину раздраженный, наполовину испуганный.
“Было бы позором убрать такого человека, как Саттон, — подумал он, — но это было бы лучше всего. Да, это могло быть только к лучшему”.
Кларк сказал, что он умирал, а Кларк — инженер. Кларк составил таблицу, и в этой таблице была смерть, моя смерть, думал Саттон. Математика предсказала, что определенные деформации и давления превращают человеческое тело в желе. И Андерсен сказал, что он не человек. А откуда Андерсену это знать?
Дорога впереди изгибалась серебристой полосой, сияя в лунном свете, и звуки и запахи ночи лежали на всей земле. Острый чистый запах растущей зелени, таинственный задах воды. Ручей бежал по болоту, которое было справа, и Саттон из-за руля мельком увидел на повороте сверкнувшие отблески неспокойной воды, освещенные желтой луной. Кваканье лягушек создавало пелену феерического звука, который льнул к холмам, а светлячки покачивали фонариками, сигналившими из темноты.
— И откуда Андерсену знать? Откуда? — вновь спросил себя Саттон, — если он меня не обследовал? Если он не был тем, кто старался проникнуть в мой мозг после того, как меня вырубили, когда я вошел в комнату.
Адамс сбросил свои карты, а он никогда этого не делал, если только не хотел, чтобы это видели. Если, конечно, у него в руках нет козырного туза. Он хотел, чтобы я знал, — сказал себе Саттон. — Он не мог прямо сказать мне, что я уже у него на лентах и пленках, что он оснастил мою комнату всем этим снаряжением.
Но он мог бы дать мне знать, сделав лишь один срыв, тщательно подсчитанный срыв, как этот, с Андерсеном. Он знал, что я уловлю это. и думает, я буду нервничать.
Фары на мгновение выхватили из темноты массивные серо-черные очертания дома, прижавшегося к склону холма, и машина вошла в еще один поворот. Ночная птица, черная и призрачная, промелькнула через дорогу, ее тень в полете протанцевала в конусе света.
“Это — Адамс, — подумал Саттон, — это он был тем, кто ждал меня. Это он как-то узнал, что я возвращаюсь, и подготовился, и насторожился. И он систематизировал меня и снабдил ярлыком, прежде чем я опустился на землю. И он исследовал меня, прежде чем я понял, что происходит. И вне всякого сомнения, именно он не нашел больше того, только к чему был готов”.
Саттон сухо хохотнул. Но его хохот превратился в вопль, прокатившийся по склону холма в сиянии потоков огня. И этот поток огня, завершившийся в болоте, на мгновение умер, потом снова выскочил красно-синими языками…
Шипение тормозов и звук шин на покрытии — Саттон развернул машину, чтобы остановить ее. Даже прежде чем машина остановилась, он уже был снаружи и бежал вниз по склону к странному черному кораблю, мерцающему в топи.
Вода плеснула ему на лодыжки, острая как бритва трава хлестнула по ногам. Черные и маслянистые лужи мерцали в свете горящего корабля. Лягушки все еще продолжали квакать в дальнем конце болота.
Что-то шлепнулось и забарахталось в пруду, в грязной, окрашенной пламенем воде, в нескольких футах от пылающей ракеты. И Саттон, устремившийся вперед, увидел, что это человек.