Зарубежная повесть

— Убрать, приставить нож к горлу, чикнуть — это ведь довольно злобные выражения, дорогой Трапс.

Генеральный представитель засмеялся:

— Это, разумеется, надо понимать в переносном смысле.

— А господин Гигакс чувствует себя хорошо, уважаемый?

— Он умер в прошлом году.

— Вы безумец, — прошипел защитник взволнованно. — Вы, очевидно, совсем сошли с ума!

— В прошлом году, — посочувствовал прокурор. — Очень жаль. Сколько же ему было лет?

— Пятьдесят два.

— Цветущий возраст. И отчего он умер?

— От какой-то болезни.

— После того как вы заняли его место?

— Незадолго до того.

— Хорошо, у меня больше вопросов нет, — сказал прокурор. — Нам повезло. Выплыл мертвец, и это в конце концов главное.

Все засмеялись. Даже лысый Пиле, который благоговейно склонился над своей тарелкой, педантично, безостановочно поглощая неизмеримые количества, поднял голову.

— Здорово, — сказал он и погладил черные усы.

Затем умолк и снова погрузился в еду.

Прокурор торжественно поднял бокал.

— Господа, — сказал он, — по этому поводу давайте попробуем «пишо-лонгвиль» 1933 года. Отличное бордо к отличной игре!

Они снова чокнулись и выпили друг за друга.

— Черт возьми, господа! — изумился генеральный представитель, осушив одним глотком свой бокал и протягивая его судье. — Это колоссально!

Наступили сумерки, и лица собравшихся стали трудноразличимы. В окнах появились первые звезды, и экономка зажгла три тяжелых канделябра, при свете которых тени сидящих за столом рисовались на стенах как удивительные чашечки фантастических цветов. Задушевная, располагающая атмосфера, взаимная симпатия, изысканное обращение.

— Как в сказке, — изумился Трапс.

Защитник отер салфеткой пот со лба.

— Сказка — это вы, дорогой Трапс, — сказал он. — Мне еще никогда не попадался обвиняемый, который с большим душевным спокойствием решался бы на такие неосторожные высказывания.

Трапс засмеялся:

— Напрасные страхи, дорогой сосед! Когда начнется допрос, тогда уж я головы не потеряю.

Мертвая тишина, как уже было однажды. Ни хруста, ни чавканья.

— Несчастный вы человек! — простонал защитник. — Что вы хотите этим сказать: «Когда начнется допрос»?

— А что, — удивился Трапс, накладывая салат, — разве допрос уже начался?

Старики усмехнулись, хитро посмотрели друг на друга, заблеяли от удовольствия.

А лысый, все время сидевший молча, захихикал:

— Он этого не заметил, он этого не заметил!

Трапс смутился. Шутовская веселость показалась ему жутковатой. Это впечатление, правда, вскоре прошло, и он снова присоединился к общему веселью.

— Господа, извините, — сказал он, — я представлял себе нашу игру более торжественной, официальной, более напоминающей зал суда.

— Милейший господин Трапс, — разъяснил ему судья, — для нас весьма ценно ваше удивление. Наша манера вести суд кажется вам непривычной и слишком легковесной, как я вижу. Но, многоуважаемый Трапс, все мы четверо, сидящие за этим столом, уже ушли на покой и освободили себя от груды ненужных юридических формул, протоколов, писанины, статей и всего того мусора, которым завалены залы наших судов. Мы судим, не оглядываясь на жалкий кодекс законов и на его параграфы.

— Смело, — заметил Трапс уже несколько отяжелевшим языком, — смело. Господа, это мне нравится. Без параграфов — это смелая мысль.

Защитник церемонно поднялся. Он отправляется подышать воздухом, сообщил он, прежде чем дело дойдет до каплуна и всего прочего, маленькая прогулочка для здоровья и одна сигарета будут весьма кстати, и приглашает господина Трапса его сопровождать.

Они спустились с веранды в ночь, которая наконец наступила, теплая и торжественная. Из окон столовой падали золотые полосы света на газоны и розовые кусты. Небо было звездное, безлунное, деревья стояли темной массой, и между ними едва можно было различить дорожки, по которым они побрели, поддерживая друг друга. Оба отяжелели от вина, покачивались, то и дело спотыкались, старались держаться прямо и курили парижские сигареты — красные точки в темноте.

— Боже мой, — вздохнул Трапс, — какая была потеха! — И указал на освещенные окна, в которых то и дело появлялся массивный силуэт экономки. — Приятно, все это приятно!

— Дорогой друг, — сказал защитник, пошатываясь и опираясь на Трапса, — прежде чем мы вернемся и схватимся с нашим каплуном, позвольте мне обратиться к вам с предупреждением, с серьезным предупреждением, к которому вы должны отнестись с доверием. Вы мне симпатичны, молодой человек, я испытываю к вам нежность, я хочу говорить с вами, как отец: мы гигантскими шагами приближаемся к проигрышу нашего процесса.

— Чепуха, — ответил Трапс и пробуксировал защитника по дорожке вокруг большой черной шарообразной группы кустов. Дальше был пруд, они нащупали в темноте каменную скамью и сели. Звезды отражались в воде, потянуло прохладой. Из селения доносились звуки гармоники и пение, слышался альпийский рожок, союз скотоводов веселился.