Я вытащил из кармана конверт с деньгами и текст расписки, любезно напечатанный на машинке секретаршей директора («Настоящим подтверждаю получение суммы в 3000 злотых, выданную мне в качестве единовременного пособия по болезни…»). Текст расписки был настолько официален и стандартен, что я и сам бы ни на секунду не усомнился в том, что расписка действительно выдается какому-то учреждению. К тому же и сумма пособия была не слишком высокая: я охотно положил бы в конверт гораздо больше, но тогда у Эльжбеты неминуемо возникли бы подозрения. А жаль, никогда в жизни я не тратил деньги с такой пользой…
— Подпишите это, пожалуйста, — сказал я Эльжбете.
Она взглянула на бумажку и подняла на меня изумленные глаза.
— Три тысячи… просто так?
— Родина может позволить себе такой риск. Будем надеяться, что вскоре вы встанете на ноги и отдадите все свои силы работе…
Подозрительность в ее взгляде постепенно таяла. Ничего невероятного в этом акте не было: где-то наверняка существовали фонды помощи больным, и она могла предположить, что я, будучи человеком энергичным, выцарапал эти деньги где надо, минуя формальности вроде разных справок, решений комиссий и т. д.
— С вами все кажется так легко и просто, как в сказке, — вздохнула она.
Мне как добросовестному чародею хотелось продолжить этот магический сеанс: пробежаться с ней по магазинам, сыпать деньгами, пока они не иссякнут, довершить эту чудесную перемену в ее жизни. Но ведь ей было нужно не это… Впрочем, уже надо было поторапливаться, мое время истекало: жизнь бабочки подходила к концу.
— Эльжбета, — сказал я. — Прошу вас, обещайте, что вы уже больше не позволите себе так падать духом.
— Вы действительно заинтересованы в этом?
— Я заключил пари с самим собой и не хочу проиграть его.
— Постараюсь, чтобы вы выиграли ваше пари.
Большего я требовать не мог. Мы встали. В дверях появилась влюбленная пара. Они шли, держась за руки. Это был итальянец и Божена. Моя секретарша мчалась к цели поистине, как экспресс, не останавливаясь на промежуточных станциях. Итальянец высматривал уединенный столик в углу, но Божена заметила нас сразу же. При виде Эльжбеты, которую я вел нежно, как даму сердца, она не могла удержаться от изумления. Однако работа в секретариате больше не интересовала ее, и ей не к чему было ломать голову над тем, почему я ухаживаю за отвергнутой и некрасивой соперницей на ее должность. Так что она лишь снисходительно улыбнулась при виде этакого чудачества и побежала за объектом своих надежд.
— Эта девушка уже не работает? — спросила Эльжбета.
— Эта девушка как раз и работает, — ответил я.
Эльжбета продолжала деликатно изучать меня. Мы вышли из гостиницы. Увидев, что мы с чемоданом, портье немедленно подозвал такси. В машине я робко взял в руки ладонь Эльжбеты. Она ответила легким, едва ощутимым пожатием. Мы ехали по улицам, и вокруг было сумрачно от низко нависших туч. Я чувствовал тепло ее руки, пульс Эльжбеты бился ровно, без перебоев — силы явно возвращались к ней. Было радостно сознавать, что мне удалось перекачать в нее свою энергию, которая разжигает в ней затухшую было жизнь: так к механизму подключают аккумулятор, чтобы пустить его в ход. Все время я чувствовал на себе оживленный взгляд Эльжбеты, от нее веяло теплом и благодарностью, мое согретое тельце на глазах оживало, выздоравливало, наслаждалось этой минутой. Но нужно было сказать еще что-то. Эльжбета ждала этого. Вся эта история должна была иметь либо продолжение, либо эффектный конец. Я не мог просто посадить ее в поезд и, сказав «счастливого пути», исчезнуть во мраке.
Вдруг такси резко свернуло, меня швырнуло на Эльжбету, и мое лицо неожиданно оказалось у самого ее лица. И тогда я не выдержал в первый раз, инстинктивно потянулся губами к ее щеке и очень нежно поцеловал ее. Она вздрогнула всем телом, но в моем поцелуе не было ничего, кроме нежности, и она не отодвинула лица, а лишь еще крепче сжала мою руку. Глаза мои мгновенно наполнились слезами, и я понял, что врожденная, но годами заглушавшаяся сентиментальность теперь готова хлынуть из меня потоком через глаза, уши, рот, ноздри… Должно быть, я всю жизнь ждал минуты, когда смогу досыта наплакаться, наобниматься, навсхлипываться, нажаловаться, короче говоря — до ушей перемазаться в слюнях. И сейчас механизм самоконтроля действовал во мне все слабее. Мне уже стало наплевать на то, как я выгляжу. Подумаешь! Все эти «герои нашего времени» тоже скулят дома! Клянчат, поди, у какой-нибудь шлюхи: «Ах, согрей меня, мне так не хватает материнского тепла, у меня было тяжелое детство, моя мать не любила меня, она отдавала всю себя младшему брату, прижитому с любовником…»