Зарубежная повесть

— А теперь я хочу кое о чем попросить господина майора, — проворковала она с самой обворожительной из улыбок.

Майор остановился. Он свирепо оскалился, что можно было принять за попытку (не совсем удачную) ответить на улыбку девушки.

— Я хочу попросить вас… пожалуйста, посмотрите на меня и скажите первое, что вам придет в голову…

Агика закрыла глаза. Сердечко ее колотилось, юная грудь пылала. Она и сама не знала, чего ждет, но чего-то ждала.

Сначала она услышала, как лязгнули зубы майора. Получилось это, правда, весьма кровожадно, но ведь при желании можно было истолковать и совсем по-другому. И тут майор произнес:

— Кто засел в этой вонючей будке?

Агика открыла глаза, зрачки ее от страха расширились.

— Если это ваш драгоценный папаша решил разыграть меня, — угрожающе наседал майор, — то я ему покажу, кто я такой!

Майор бросился к себе в комнату. Схватил чемодан и, швыряя как попало, принялся лихорадочно укладывать вещи. Агика окончательно потеряла голову, она выскочила из дому и принялась звать на помощь.

Воскресный променад был в самом разгаре, и потому на отчаянные крики Агики сбежалось немало народу, но из ее объяснений никто толком ничего не понял. Кто засел в уборной и почему? Кто из-за этого собирается уехать и почему? Наконец обитатели Матрасентанны решили, что в уборной скрываются вражеские парашютисты. Будочку окружили и — на почтительном расстоянии — осыпали ругательствами. Кто знал хоть сколько-нибудь по-английски, ругался по-английски.

Когда запыхавшаяся Маришка прибежала домой, она первым делом выпроводила всю эту ораву незваных гостей. Затем постучала в уборную. Безрезультатно. Принялась колотить кулаками в дверь. Ответом ей было все то же деликатное покашливание.

Маришка кинулась к майору. Ломая руки, умоляла его повременить еще капельку. Затем выбежала из дому и позвонила у виллы профессора Циприани.

~~~

Этот маститый невропатолог с европейским именем очень благоволил Тотам. Рубашки свои, к примеру, он доверял стирать только Маришке. Ботинки и шляпы ему всегда неделю-другую разнашивал Тот, чтобы лучше сидели.

Профессор в означенный час наслаждался воскресной сиестой, но с готовностью встал, сам отправился к Тотам и собственноручно забарабанил в дверь.

— Это я, уважаемый Тот. Хотелось бы побеседовать с вами немного.

Тот не возражал. Он вышел из будочки, уступая место майору, и покорно поплелся вслед за профессором, который провел его к себе в кабинет, внимательнейшим образом обследовал и с удовлетворением похлопал по плечу.

— Поздравляю, у вас на редкость здоровый организм. Но тем не менее изложите мне ваши жалобы, дорогой Тот.

Высокий лоб профессора, подстриженная клинышком серебряная бородка и весь его благожелательный облик столь располагали к доверию, что Тоту доставило истинное удовольствие излить свою душу.

— Нет у меня никаких жалоб, глубокоуважаемый господин профессор. Просто я не понимаю, чего они еще хотят, ведь я сделал все от меня зависящее. Я нахлобучиваю свою каску на самый нос, будто пьяный извозчик. Я отучился зевать и потягиваться и отказался даже от соблазна прятаться под кровать господина священника, хотя мне это далось с превеликим трудом. Я отдаю себе отчет, что речь идет о жизни нашего Дюлы, и поэтому не выплевываю даже фонарик господина майора, когда его запихивают мне в рот. Чего еще можно требовать от простого, не имеющего образования человека? Разве это преступление, что мне нравится сидеть в уборной?

— Весьма любопытно, — встрепенулся невропатолог с европейским именем. — У вас что же, следует рефлекторное расстройство кишечника, когда вы берете в рот фонарик?

— Пищеварение у меня совершенно нормальное, глубокоуважаемый господин профессор. Я сижу в уборной потому, что там уютно. Никто тебя там не дергает и не беспокоит, всякие тебе букашки жужжат, а если я к тому же еще и запру дверь, то чувствую себя почти как в утробе матери… Так чего же они ломятся ко мне? Разве я делаю что дурное? Разве это преступление? Или, может, болезнь какая?

— Какая там болезнь, — улыбнулся профессор. — Всего лишь элементарный симптом, уважаемый Тот… И как давно у вас эта мания — запираться в уборной?

Да не стоило бы и разговор заводить, сказал Тот… Он усвоил эту привычку каких-нибудь несколько дней назад. Хотя, если вдуматься получше, упомянутое выше место полюбилось ему, аккурат когда прибыл уважаемый гость.

— Именно так я и предполагал, — кивнул профессор. — Если вам не составит труда, встаньте на минуту, дорогой Тот.

Тот встал. Профессор смерил его профессиональным взглядом.

— Как вы считаете, дорогой Тот, какого вы роста?

— Выше среднего.

— Ну а ваш уважаемый гость будет пониже вас ростом?

— Он мне, извиняюсь, самое большее по плечо.

— В том-то вся и беда, дорогой друг, — констатировал всемирно известный профессор. — Вы оба жертвы диспропорции. Я знаю, как глубоко вы любите своего сына, но, с другой стороны, нельзя же требовать и от майора, чтобы он постоянно смотрел на вас снизу вверх. Согласитесь, что в аналогичной ситуации и вы бы продержались недолго.