Зарубежный детектив 1977

Конвей кивнул и откинулся на спинку. Он был еще совсем молод – тридцать пять лет. Стажировался Конвей под началом лучших кардиохирургов страны, а теперь превзошел своих учителей. Во всяком случае, так о нем говорили. Не знаю, правда ли это. Конвей принадлежал к той горстке врачей, которые прославились так быстро, что стали немного смахивать на политиканов и кинозвезд. Поклонники слепо почитают их, враги столь же слепо ненавидят. Внешне Конвей был очень видным мужчиной – крепким, мощным, с чуть тронутыми сединой волосами и глубокими проницательными голубыми глазами.

– Хочу извиниться за свое поведение нынче утром, – сказал он. – Не думал, что так вспылю.

– Ничего страшного.

– Надо будет попросить прощения у Герби. Я ему такого наговорил…

– Он поймет.

– Черт, как же погано, – продолжал Конвей. – Но когда пациент умирает у вас на глазах… Буквально разваливается на части… Вам это неведомо.

– Да, – согласился я.

Мы немного помолчали. Наконец я сказал:

– Можно попросить вас об услуге?

– Конечно.

– Расскажите мне о Джей Ди Рэнделле.

Конвей замялся.

– Зачем вам это?

– Простое любопытство.

– Врете.

– Хорошо, вру.

– Они сцапали Ли, правильно?

– Да.

– Он виновен?

– Нет.

– Вы готовы в этом присягнуть?

– Я верю ему.

Конвей вздохнул.

– Вы же не дурак, Джон. Представьте себе, что в таком преступлении обвинили вас. Неужели вы не станете все отрицать?

– Дело не в этом.

– Как раз в этом. Тут любой закричит: это не я!

– А разве Арт не может быть невиновен?

– Не просто может, а, скорее всего, так и есть.

– Ну так и что же вы тогда?

Конвей покачал головой.

– Вы забываете, как работает система. Джей Ди – важная шишка. Джей Ди потерял дочь. А поблизости весьма кстати отирается китаец, который слывет подпольным акушером. Все как по нотам.

– Мне уже доводилось слышать нечто подобное. Вы меня не убедили.

– Стало быть, вы не знаете Джей Ди Рэнделла.

– Что верно, то верно.

– Джей Ди Рэнделл – пуп Земли и центр мироздания, – продолжал Конвей. – Влиятельный, богатый и уважаемый человек, вполне способный получить все, чего ни пожелает. Даже голову какого-то жалкого китайца.

– Но зачем она ему? – спросил я.

Конвей расхохотался.

– Братец мой, вы что, с луны свалились?

Должно быть, на моей физиономии появилась озадаченная мина. Конвей пустился в объяснения:

– Известно ли вам, что… – он умолк, поняв, что мне ничего не известно. Мгновение спустя Конвей демонстративно сложил руки на груди, откинулся на спинку сиденья и устремил взор на дорогу.

– Ну? – поторопил я его.

– Спросите лучше Арта.

– Я спрашиваю вас.

– Или Льюиса Карра. Может быть, он вам расскажет, а я не буду.

– Что ж, тогда поведайте мне о Рэнделле.

– Как о хирурге?

– Хотя бы.

Конвей начал:

– Хирург он посредственный, почти никудышный. Теряет пациентов, которых можно было бы спасти. Молодых крепких людей.

Я кивнул.

– К тому же он мерзавец, – продолжал Конвей. – Измывается над стажерами и всячески унижает их, внушает комплекс неполноценности. С ним работает немало славных молодых ребят, и он держит их в ежовых рукавицах. Знаю по себе. Я два года работал в хирургии грудной полости, прежде чем выучился на кардиохирурга в Хьюстоне, и Рэнделл был моим начальником. Когда я познакомился с ним, мне было двадцать девять, а Рэнделлу – сорок девять. Он умеет пустить пыль в глаза этой своей деловитой повадкой, костюмами с Бонд-стрит и дружбой с владельцами средневековых замков во Франции. Разумеется, костюмы и замки еще не делают его хорошим хирургом, но Рэнделл умеет создавать видимость. Эдакий ореол благообразия.

Я молчал. Конвей понемногу входил в раж, его голос окреп, сильные руки задвигались. Мне не хотелось прерывать его.

– Беда в том, – продолжал Конвей, – что Джей Ди работает по старинке. Он начинал резать еще в сороковых и пятидесятых, вместе с Гроссом, Чартрисом, Шеклфордом и остальной славной когортой. Хирургия тогда была совсем другой. Требовалась ловкость рук, а наука не имела почти никакого значения. Никто не слыхал ни о химии, ни об электролитах. Вот почему Рэнделлу не по себе от этих нововведений. Молодые ребята – те в своей стихии, они воспитывались на энзиме и натриевой сыворотке, но для Рэнделла все это – темный лес и досадная помеха в работе.

– О нем идет добрая слава, – заметил я.

– Джон Уилкс Бут тоже слыл добрым малым, пока не застрелил президента Линкольна, – парировал Конвей.

– А может, в вас говорит профессиональная ревность?

– Завяжите мне глаза, и я обставлю этого Рэнделла одной левой.

Я усмехнулся.

– Даже в воскресенье и с похмелья, – добавил Конвей.

– А что он за человек? – спросил я.

– Скотина. Форменная скотина. Стажеры говорят, он таскает в карманах молоток и пяток гвоздей на тот случай, если выдастся возможность распять кого-нибудь.

– Неужто бывают такие сволочи?

– Вообще-то, – сказал Конвей, – он не всегда такой. Только когда в хорошей форме. Ему, как и всем нам, тоже требуется отдых.

– Вас послушать, так он – та еще тварь.

– Не хуже любого подонка, – ответил Конвей. – Впрочем, стажеры говорят еще кое-что.

– Правда?

– Да. По их мнению, Джей Ди любит вскрывать сердца, потому что у него нет сердца.

11