Зарубежный детектив 1979

Глазами памяти Рикенес ясно увидел того Бруно из 1957 года, которому едва исполнилось девятнадцать и который уже возглавлял одну из ячеек Движения 26 июля. Затем это юношеское, словно всегда чем-то немного удивленное лицо исчезло и возникло другое — напряженное, но ясное лицо того Бруно, с которым он простился в 1964 году в здании Отдела государственной безопасности. Того Бруно, что порвал со своими товарищами, со своим прошлым, постепенно отдалялся от них, демонстрировал отход от революции, чтобы потом отправиться в Майами для выполнения своей нелегкой, длительной миссии. Того Бруно, который улыбался, обнимая его в последний раз, а потом спокойно ушел, оставив позади все, что так любил. Затем о нём пришли известия, о его рискованном плавании на лодчонке через залив и, наконец, из Майами. Рикенес понимал, как это тяжко —погрузиться в кипящий котел эмиграции, стать лишь составной частью запутавшейся, ненавидящей, противоречивой человеческой массы. С детства Бруно хорошо говорил по-английски, но'в Соединенных Штатах не бывал. Ожидая, пока он приспособится, целый год (именно 1964-й — год его прибытия в Майами) Гавана держала его «в спячке». Он воспользовался этим временем для того, чтобы устроиться на работу, записался в школу Каратэ и установил связи с самой агрессивной в те времена контрреволюционной организацией — Движением национального ' освобождения. В 1965 году из Гаваны прибыл связной, вручил ему передатчик и передал инструкции. (Встреча длилась едва полчаса; они увиделись в кафе на улице 8, и Рикардо так и не узнал, как звали того товарища, что передал ему чемоданчик с рацией и, пожав обе руки, пожелал больших, больших успехов.) С тех пор и начались его регулярные выходы в эфир при помощи того Самого радио, обращаться с которым его научили в 1963 году. Центр разрешил ему продолжать занятия каратэ, и он получил там черную ленту.

На протяжении пяти лет, преодолевая многочисленные препятствия, подвергаясь постоянной опасности, Рикардо держал Гавану в курсе почти всех планов, которые строила эмиграция.

Да, постоянно в опасности. В феврале 1966 года взорвавшаяся бомба положила конец дням Педро Оросмаиа — главаря Движения национального освобождения, и ранила Рикардо. Бомбу соединили с телефоном, стоявшим в здании управления Движением, и Оросману пришла в голову несчастливая мысль самому ответить на неожиданный звонок... Он, пожалуй, так и не понял, что же произошло. Рикардо месяц провел в госпитале, а затем сделал ряд заявлений на процессе, составившем целую эпоху в Майами. Бомба не только убила Оросмана, но и полностью развалила его организацию.

В ноябре этого же года Рикардо сумел вступить в ряды только что созданной «Кубинской фаланги», которой руководил Уинстон — Мужлан Барроса. А в начале 1968 года он добился того, что банда - Барросы объединилась с движением Хайме Торреса. В конце 1968 года Мужлана нашли мертвым в его квартире в Хайлеа, и Рикардо стал лидером фаланги и одним из ближайших помощников старого Торреса. Уже потом он узнал, что сам Торрес приказал ликвидировать Барросу.

Этот Хайме Торрес меньше чем за год сумел создать самую большую за всю историю эмиграции начиная с 1959 года контрреволюционную организацию. В так называемый «План» Торреса влились все (за исключением «Дельты 99») антикастровские группировки. Майамские контрреволюционеры доверяли Торресу и возложили на него свои последние надежды. Торрес (бывший сенатор в правительстве Прио, заверявший всех и вся в своих теснейших связях с Белым домом и Пентагоном) обещал в 1970 году окончательно освободить Кубу, и ему слепо верили. Только Рикардо (и Вальтер) знали правду: Торрес — обычный шарлатан, обогащавшийся за счет Белого дома и Пентагона; его сказочные армии существовали лишь в его больном воображении. Однако Рикардо сумел проникнуть в избранный круг особо приближенных соратников мистера Торреса. И вот теперь это привилегированное положение позволило ему менее, чем за неделю, установить, что нападение на Бока де Пахаро готовили и осуществляли не в Майами.

— Капитан!

— Слушаю тебя, — отозвался Рикенес.

— Тут есть одна деталь. Предположим, что действительно это была какая-нибудь группа из Нью-Йорка.

Сардуй подошел к письменному столу и поднял карту. Под ней лежали три папки с надписями «Командование 16 апреля», «Родина и правосудие» и «Аксьон кубана». Взял в руки ту, на которой стояло «Родина и правосудие».

— Если это была одна из этих групп, то откуда отчалил катер? Разумеется, не из Нью-Йорка, — добавил он с улыбкой.

— Может быть, из Майами, — возразил Рикенес.

— Нет, не из Майами, об этом бы знали у Торреса, а значит, и Бруно.

Они помолчали. Лейтенант сжимал в зубах погасшую трубку; Рикенес лбом прижался к оконному стеклу.

— Ну так как же? — спросил он, продолжая смотреть на улицу.

Родольфо Сардуй повертел трубку в пальцах. — Полагаю, капитан, ничего мы поделать не можем, пока не придет шифровка от Бруно.

Рикенес на мгновение прикрыл болевшие от усталости глаза.

— Я тоже так полагаю.