— Что этот человек был сезонным рабочим, который ехал на платформе с бревнами и случайно упал. Только в этой версии есть огромный провал. С рабочим ехал трехлетний сын, который, если его отец действительно упал с идущего поезда, должен был бы тоже упасть. Однако Дэйви остался невредим, во всяком случае физически. Но перенес тяжелое психическое потрясение, — добавил он. — И я уверен, что в этом источник всех его дальнейших бед. Он целую ночь просидел у железнодорожного полотна рядом с обезглавленным телом. — Голос Лэнгстона совсем стих, я едва мог разобрать, что он говорил.
— Откуда вы все это знаете?
— Флайшер нашел Дэйви рядом с трупом. И сам Дэйви подтверждает это. Я помог ему воскресить все в памяти. Я думал* ему будет от этого легче. Но, боюсь, ошибся. Теперь я понимаю, что осмелился быть психиатром, не получив соответствующего образования.
В его голосе слышалось раскаяние.
— Дэйви пришел в ярость и накинулся на меня. Мы были в моем школьном кабинете, поэтому сохранить в тайне случившееся я никак не мог. Да и на самом деле он сильно избил меня. Его исключили из школы, несмотря на мои протесты. Но я помог хотя бы в том, что Дэйви не отправили в исправительную школу. Это все, что мне удалось сделать. А сегодня, когда он явился сюда вечером, он настаивал, чтобы я точно указал ему место, где было найдено тело его отца. Это остается у него навязчивой идеей.
— И вы ему сказали?
— Да. Иначе он бы не уехал.
— А меня вы можете отвезти на это место? Сегодня же?
— Мог бы. Но туда ехать не меньше часа вдоль побережья. — Он посмотрел на часы. — Уже больше половины первого. Если я повезу вас, раньше трех я домой не вернусь. А без четверти восемь мне надо быть уже в школе.
— Забудьте про школу. Вы же сами сказали: надо отличать главное от второстепенного. В данном случае речь идет о жизни и смерти человека.
— Какого человека?
Я рассказал Лэнгстону о хрипах в багажнике машины.
— Поначалу я было подумал, что похищение совершено ради денег. Эти похитители со временем делаются все моложе. Но и мотивы похищения со временем тоже меняются. Все чаще это лишь страсть к насилию, желание испытать свою власть над другими. Бог знает, что там у Дэйви на уме. Или, на этот раз, у девушки. Возможно, они хотят воспроизвести сцену гибели его отца.
Мне удалось завладеть вниманием Лэнгстона. Психологически он уже не мог противиться искушению принять участие в поисках.
— Наверное, вы правы. Он очень настойчиво выспрашивал, где это место. Полиция в курсе дела?
— Нет. Семья похищенного просила, чтобы я один разобрался во всем.
— А кто он?
— Лос-анджелесский финансист. Отец девушки работает в одном из его банков.
— Да, дело, пожалуй, более сложное, чем преступление ради денег.
— Вы мне поможете? — спросил я.
— У меня вроде нет выбора. Мы возьмем вашу машину, хорошо?
— Как скажете, мистер Лэнгстон.
— Пожалуйста, зовите меня просто Хэнком, как все. — Он вылез из своего фургона. — Зайдем на минутку в дом? Мне надо оставить записку жене.
Он писал записку на крышке рояля, а я. тем временем бегло просмотрел его книги. Они охватывали удивительно широкий круг интересов, включая историю и право.
Записку жене он оставил на пюпитре рояля и направил на нее свет маленькой лампочки. Украдкой я прочитал записку:
ГЛАВА 14
Я сам повел машину и предложил Лэнгстону поспать. Он утверждал, что не хочет, однако, когда мы выбрались на шоссе, он пригасил сигарету и задремал.
Шоссе, сделав петлю в глубь горного ущелья, ушло от океана, а затем снова вернулось к нему. Железная дорога шла между океаном и горами, и время от времени я видел отблеск ее рельсов.
Машин на шоссе было мало. В основном эта северная часть страны была пустынной местностью. На приокеанской полосе тьму рассекали лишь всполохи нефтяных вышек да огни бензоколонок. А вверх по склонам гор тянулись поля. В полях, словно каменные изваяния, замерли стада.
— Нет! — закричал Лэнгстон во сне.
Проснитесь, Хэнк!
Он казался совершенно ошеломленным.
— Жуткий сон! Мы трое… — Он замолк на полуслове и уставился в проносящуюся мимо ночь.
— Кто трое?
— Моя жена, я и Дэйви. Отвратительный сон.
— Вы боитесь, что Дэйви может снова заявиться к вам домой? — спросил я, помолчав.
— Мне это приходило в голову, — признался он. — Но он никогда не сделает ничего с человеком, которого я люблю.
Он говорил, не поворачивая головы. Видимо, следовало оставить его дома, подумал я, но теперь жалеть было поздно. Если верить спидометру, от его дома я проехал уже более пятидесяти миль.
— Далеко еще, Хэнк?