Зарубежный детектив - 88

— Верю тебе, верю. Вы же с ним люди духовно близкие. Ты, конечно, постарше, но, приложив некоторые усилия, можешь понять его поколение. Не то что этот подонок отец. Вот он, реакционер паршивый, ничего не понимает и все продолжает зарабатывать и копить деньги. Только эти грязные деньги реакционера почему-то в руках у сына не пахнут. Так сколько ты ему дала? — в упор спросил он.

— Двести тысяч.

Она смотрела на него с вызовом, он на нее — с горечью.

— Будем надеяться, что на две недели ему хватит, и он не совершит очередной глупости.

Паола не способна была рассуждать объективно, она всегда и безоговорочно брала сторону Массимо. Но она как-то забывала, что, тоже презирая буржуазный уют и комфорт, пользовалась всеми благами богатой женщины.

И все же Паола была единственной нитью, связывавшей его с сыном, и Шпага старался не вступать с ней в открытый конфликт. Иначе бы она вообще стала скрывать от него встречи с Массимо. Поэтому он прибегал лишь к иронии, к невеселым остротам, призванным скрыть боль, которая часто становилась просто нестерпимой.

В прихожую вошел Тео, держась за хвост Балайки, и Паола переключила на него все свое внимание.

Шпага решил подняться наверх и побриться.

6

Второе письмо прибыло в следующую пятницу утренней почтой.

По крупным печатным буквам и расположению слов, Валенцано сразу узнал, что писал его тот же человек. Все «i» без точки наверху, такой же лист бумаги и те же чернила. Да и текст схожий.

«Живым тебе не быть. Мы тебя уничтожим, паяц».

Этот «паяц» остался, и слово по-прежнему было выведено изящно и старательно, с тем же округлым «а».

Шпаги не было дома, и Валенцано с нетерпением и одновременно беспокойством ждал его возвращения.

Как ни странно, второе письмо ничуть Шпагу не испугало. Он спокойно разглядывал листок, словно само изящество почерка исключало всякую опасность.

— Их уже целая банда, — сказал он. И про себя с удивлением отметил, что, хотя угроза исходила теперь от нескольких человек, он не принял ее всерьез.

— Валенцано, сообщите об этом Пьерантони, сами, лично. А мне, собственно, нечего добавить, кроме того, что на этот раз я никому пригласительных билетов не раздам. И ничего не говорите жене! — приказал он.

Его глубоко оскорбляло, что Паола ничем не выражала тревоги за его судьбу, особенно перед посторонними, что, безусловно, говорило о ее сомнительной привязанности к мужу. А главное, в чужих глазах он выглядел трусоватым и растерянным, а жена — наоборот, бесстрашной и спокойной. К его удивлению, второе письмо напугало Валенцано.

Какого дьявола он уставился на него своими черными глазами?!

— Что случилось, Валенцано?

— Да… сам не знаю. Но мне… мне эта история, синьор Шпага, сильно не нравится.

— Похоже, авторы письма таким оригинальным путем хотят завоевать любовь моих юных поклонниц, — с кривой усмешкой сказал Шпага.

— Поклонниц? Так, по-вашему, это работа все тех же славных юнцов?

Он был похож сейчас на старого, мрачного ворона.

— Хорошо, хорошо, потом во всем разберемся, — заключил Шпага. — Скажите Эфизио, чтобы через полчаса был готов, поедем на студию.

— А прессе ничего не сообщать?

— Ни в коем случае! Пьерантони прав — так мы невольно сделаем популярными пару экзальтированных дурочек или дураков. Не такой уж это страшный случай.

Эфизио сумел заделать и закрасить борозды на капоте «феррари», но оскорбления простить этим юнцам не мог.

— Почему вы не подадите в суд на этих подонков, раз уж известны их имена и фамилии! — с досадой в голосе спросил он, когда они ехали по проспекту Семпионе, куда менее зеленому теперь, чем парк виллы Шпаги.

— Да потому, что они тут ни при чем. Это дело рук одного, того длинноволосого, который шел впереди и нес знамя.

— Может, его в полиции знают. Это ведь бандитский притон.

Гордый сардинец никак не мог простить нанесенного им унижения.

— Все позади, уймись, наконец, — оборвал его Шпага.

Они уже были у цели. У здания телевидения было спокойно и тихо, дежурный не торопясь разбирал почту.

— Езжай домой, Эфизио. Когда понадобится, я тебя вызову.

Он захлопнул дверцу кабины и стремглав влетел на лестницу.

Репетиция проводилась в студии, слишком маленькой для оркестра и балетной труппы «Праздничный день».

— Не опоздал? — спросил для проформы Шпага.

— Мы уж думали, с вами что-то стряслось! — проронил режиссер Боттезини.

Шпага бросил на него подозрительный взгляд. Неужели они все ждут не дождутся, чтобы его укокошили? Но тут же понял, что Боттезини ни на что такое не намекал, — просто заметил, что они уже полчаса как ждут его в студии. Невелика беда, черт побери! Им и положено ждать.

Он с преувеличенной теплотой поздоровался с Мори из Кастелламаре, этим плебеем, который позволяет себе острить на его счет. Тот знал абсолютно все о растениях, цветах, листьях и корнях. И даже кто-то поправил его, заметив, что ударение в слове «корнях» падает на «я», а не на «о», и в зале раздались смешки. С этим Мори не так-то просто будет расправиться.

Шпаге представили и соперницу Мори, вторую участницу конкурса. Эта немолодая женщина сильно волновалась и отвечала невпопад.