Зарубежный детектив

— Флореску... он страстно хотел всего. И верил, что это возможно. Последние его картины были уравнениями, с трудом решаемыми даже специалистом. Он скрывал от зрителя объект, чтобы затем представить его совсем расчлененным.

— Слушая вас, — заметил Алек, — можно подумать, что вы вышедший из моды художник. Однако, видя ваши работы, даже самые ранние...

— Вы знаете мои работы? И самые ранние? — поразился Прутяну.

— Конечно. Но я хотел бы вернуться к теме, которая, к сожалению, меня сюда привела. Мне представляется, Андрей Флореску был человеком малообщительным. Если даже его ближайшие друзья понятия не имеют, что его занимало...

— Намек?

— Понимаете, люди, которых он посещал или ходившие к нему, в убийстве не замешаны. Здесь что-то другое. Какие-то его связи нам неизвестны.

— Не понимаю, — Прутяну подозрительно посмотрел на Алека.

— А не могли годы дружбы скрывать ненависть и вражду под маской доброжелательности?

— Ваш намек меня оскорбляет. То, что мне не нравятся его картины и я не разделяю мнения по поводу их успеха, еще не повод подозревать, что я желал ему смерти. А тем более, будто я его убил... Мы все-таки были хорошими...

— Друзьями. Не горячитесь.

— Но вы оклеветали...

— Вас я ничем не опорочил. Я просто осмысливаю все версии, созданные моим воображением.

— Должно быть, все, созданное вашим воображением, неправдоподобно.

— Пожалуй. Меня сбивает с толку, что никому из окружения Флореску не надо было его убивать и никто из них не мог это сделать. У всех прекрасное алиби. Подозревать некого. Значит, преступник находится не здесь. Конечно, это предположение, поскольку вполне возможно, что преступником можете оказаться даже вы.

— Я не преступник, — иронически улыбнулся художник. — Но тогда кто?

— И я не знаю, — ответил Алек. — Над чем он работал в последнее время? Что вам показывал?

— У него было много незавершенных работ.

— Постарайтесь вспомнить. Меня интересует, что на них изображено. Пейзаж, скажем.

— Несмотря на запутанность его изобразительных приемов, я мог бы сказать, что это были горные пейзажи... если хорошо подумать — с хвойным лесом... Да, и виллы, которые строят в горах. Увы, его работы мало походили на свои объекты. Кто-либо другой, не привыкший к живописи Флореску, с трудом разобрался бы в них.

Армашу помолчал немного и простился, пообещав Прутяну зайти еще.

В машине он подумал: «Теперь бы побеседовать с инженером Николае Данчу — кажется, лучшим другом Андрея, и непременно с Агатой». И Алек повернул машину на фабрику, где работал Данчу.

ГЛАВА X

Армашу отыскал инженера, когда тот собрался уходить. В министерстве у него были дела, и он пришел на работу в праздничном костюме. Вместе они вышли на фабричный двор. Алек предложил отложить визит в министерство, и Данчу согласился, едва узнав, о чем идет речь. В ближайшей кондитерской они заказали кофе и повели разговор.

Данчу заметно заволновался, когда речь зашла о Флореску. Некоторое время он, мрачнея, молчал, а затем сказал:

— Когда в пятницу утром я приехал в Бухарест, мне не хотелось верить... Я не могу себе представить, что Андрея... Андрея, которого... которого я видел всего несколько дней назад, больше нет.

— Значит, вы узнали о его смерти только спустя два дня?

— Да... я пришел в ужас... И не могу понять.

— Что вы не можете понять?

— Кто мог его убить? У него не было ни одного врага.

— Вы всех его друзей знаете?

— Думаю, да...

— Так всех или нет?

Данчу удивленно посмотрел на Армашу.

— У него было много друзей. Вообще-то, я знаю их. Однако художников в самом деле не всех, а отдельных только в лицо.

— Понимаю. Но как близкий друг считаете ли вы, что Флореску мог вызывать к себе ненависть?

— Ни за что: он был чудесным парнем. Сблизиться с ним было нелегко из-за его замкнутости, но, общаясь с ним, вы тотчас убеждались, что не то что причинить зло, он и рассердить-то никого просто не мог.

— А где вы находились в те дни? — закуривая, спросил Алек.

— На экскурсии с друзьями в долине Валя Праховей, а потом мы разъезжали в горах на машинах.

— В отпуску?

— Да, в известном смысле...

— Это еще как?

— Я уволился с завода, а до оформления на фабрику у меня оставалось несколько свободных дней. Я воспользовался ими и совершил с друзьями экскурсию.

— А Флореску вы не приглашали?

— Безусловно, но он отказался.

— Почему?

— Он сказал мне, что занят организацией своей выставки.

Армашу больше не о чем было расспрашивать инженера. Разочарованный, он подозревал, что и с Агатой беседа завершится с тем же результатом. Было ясно: не здесь следовало искать убийцу.

— Вы извините меня, Данчу, но у вас самого нет ли хоть малейшего подозрения, предположения?

Инженер силился что-то вспомнить, однако по выражению его лица было видно, что усилия напрасны. Он уже сказал все, что знал.

— Нет! Прошу поверить, я думал уже об этом и ни к чему не пришел. Изо всех, кого я знаю — их знал, разумеется, и Андрей, — не вижу никого, кто мог бы его убить.

Расставаясь с инженером, Армашу сознавал: в расследовании ему не удалось продвинуться ни на шаг.

ГЛАВА XI