Читаем Зарубежный экран. Интервью полностью

Когда вышел на экраны первый из моих исторических фильмов — «Харакири», у критиков и у зрителей он вызвал недоумение своим «осовремененным» подходом к истории. Действительно, я ставил историческую картину, как современную. Я убежден, что первейшая моя задача, моя цель — это поиски настоящей человечности, будь то в истории или в современности, поэтому между ними для меня не существует противоречия, В основе и «Харакири» и «Восставшего» — антивоенные и антифеодальные идеи. Выбор же исторического фона позволил мне в большей степени сосредоточить внимание на человеке, так как, абстрагируясь от современного быта, не воспроизводя реальность, но воссоздавая ее в соответствии с требованиями развития характеров, достигаешь особой полнокровности, глубины в обрисовке персонажей.

Между «Харакири» и «Восставшим» существует самая тесная связь. Конфликт обеих картин строится на столкновении человека с системой общественных установлений, в данном случае — феодальных. Но акценты внутри этого конфликта в каждом отдельном случае расставлены по-разному В «Харакири» на первый план выдвигается система общественного устройства в целом, человек — часть этой системы и зависит от нее. В «Восставшем», наоборот, акцент сделан на самом человеке, на личности. Я хотел показать человека, который даже в те жестокие времена понимает бессмыслицу самурайского кодекса, вступает с ним в борьбу и погибает, оставшись непобежденным. Это очень существенно: гибель во имя благородной идеи, в то время как нам так много лет говорили, что долг каждого японца — харакири, не важно во имя чего, лишь бы была соблюдена древняя традиция. Ни феодализма, ни харакири давно не существует. Это только повод для рассмотрения интересующих меня современных проблем, в частности самурайской чести. Особенно сегодня, когда военный союз с США может быть продолжен, когда газеты, политики, экран вовсю лакируют прошлое, героизируют минувшую войну — самурайский кодекс, смертников-камикадзе... А у меня одно оружие — фильмы... В «Гимне уставшему человеку» я хотел рассказать о двух моих ровесниках, доказать, что за двадцать четыре послевоенных года не многое изменилось.

...Путь Кобаяси был непрост. Сейчас, как в начале своего творчества, он снова возвращается к острой современной теме, а главное — к искусству, понятному не только знатокам, но и самому широкому зрителю и в Японии и за ее рубежами.

1968 г.

Акира Куросава

Эту новость сообщили телеграфные агентства всего мира: выдающийся японский художник кино, один из крупнейших кинорериссеров современности, Акира Куросава подписал договор о постановке на студии «Мосфильм» советской художественной картины — экранизации книги русского путешественника и писателя Владимира Арсеньева «В дебрях Уссурийского края». Это будет цветная широкоформатная картина продолжительностью два с половиной часа. В написании сценария с советской стороны примет участие Юрий Нагибин. В киногруппу войдут и сотрудники, с которыми постоянно работает Куросава, в частности оператор Такао Сайто.

— Люди забыли, — говорит Куросава, — о том, что человек — это часть природы, они хищнически истребляют ее. Загрязнение окружающей среды приняло такие размеры, что эта проблема стала планетарной. Флора и фауна гибнут на наших глазах. Становится нечем дышать. Через двадцать лет в Японии вообще невозможно будет жить: мы находимся накануне катастрофы. Об этом нужно кричать на всех перекрестках. Что касается меня, то я не умею говорить словами — я говорю фильмами. Я хочу показать на экране человека, находящегося в гармонии с природой.



Акира Куросава


...Герой двадцать седьмого фильма Куросавы — человек решительный, прямой и добродушный. Имя его Дерсу, и происходил он из рода Узала. Представитель верхне-уссурийских гольдов (нанайцев), абориген приморской тайги, Дерсу сросся с ней, жил ее богатствами и целиком зависел от нее. У него никогда не было дома, всю жизнь он провел в лесу, занимаясь охотой, зимой устраивал себе временную юрту из корья и бересты, а летом ночевал под открытым небом.

Человек этот существовал в действительности. Путешественник и этнограф Владимир Клавдиевич Арсеньев встретил его в 1902 году у истоков реки Лефу. «Я понял, — писал потом Арсеньев, — что Дерсу не простой человек. Передо мной был следопыт, и невольно мне вспомнились герои Купера и Майна-Рида». Нанаец стал проводником, спутником и верным другом Арсеньева. Он раскрывал перед ним тайны Уссурийской тайги, знакомил с повадками животных, бытом, обычаями и верованиями коренных жителей края и, наконец, не раз спасал его от смертельной опасности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное