Зарубежный криминальный роман

— Сумерки сгущаются, — тихо сказала она, отпила глоток кофе и улыбнулась. Я готов был часами сидеть здесь, напротив нее, неотрывно смотреть на нее и восхищаться ее красотой. Мягкий свет бара заливал ее кожу теплым светом, а пестрый, мерцающий отсвет, пробивающийся сквозь окно, играл красками на ее лице.

Я любовался ее загорелой, стройной шеей, загнутыми вверх ресницам, бросавшими на глаза глубокие тени. Я наслаждался видом ее мягких губ, готовых дарить и получать поцелуи, и ощущал желание обхватить ее голову руками, вобрать в себя тонкое дыхание ее волос и сказать: «Я люблю тебя».

Я коснулся ее руки, потянувшейся к чашке с кофе, и увидел трепет ее загорелых пальцев; черные капли, выплеснувшиеся через край чашки, застыли множеством черных жемчужин, рассеявшись по столу. Я тихо произнес:

— Я люблю тебя.

Кто-то сочтет слишком неприличным и чересчур сентиментальным писать в моем докладе о любви, но если он хочет вполне осмыслить события в Ивергрине — с того момента прошло около двух недель — пусть он узнает и это тоже. Он увидит Джейн такой, какой ее видел я, и услышит, как она спросила меня:

— Что такое любовь?

Я мечтательно посмотрел на нее.

— Я часто размышлял об этом. Наверное, это стремление делать другому человеку добро и получать добро в ответ. Это — счастье раствориться друг в друге и жить друг для друга. Этого желает каждый, по крайней мере, многие. Но шанс действительно полюбить большой и верной любовью ужасно мал. Один поэт очень образно и точно это выразил так: перспектива встретиться двум людям, которые созданы друг для друга, так же мала, как возможность столкнуться в грузовике двум заранее помеченным горошинам.

Она задумалась над моими словами и, помолчав, спросила:

— Ты когда-нибудь любил?

— Я несколько раз считал, что да, но потом всегда разочаровывался.

Мы оба поднесли чашки к губам и выпили их до дна.

Я взял ее руки — холодные и, казалось, ожидающие того, чтобы их согрели.

— Я посвятил себя борьбе за права слабых и униженных. Эта борьба против «Шмидта и Хантера», против твоего отца. Но тебя я люблю.

Я чуть-чуть не сказал ей:

«Я настолько люблю тебя, что могу изменить самому себе, отказаться от продолжения борьбы».

Но я вовремя опомнился. Ведь — разве я не любил ее еще больше оттого, что она поддерживала меня в этой борьбе?

— Я уже давно был влюблен в тебя, — заявил я, — только никогда не осмеливался признаться в этом самому себе. Ты была для меня дочерью миллионера, наделенной от природы высокомерием, потомком моего врага. Это предубеждение постоянно вертелось у меня в голову, но я не знаю, почему — я был и оставался влюбленным в тебя. Теперь все переменилось, и прошлое осталось в моей памяти не эпизодом жизни, а каким-то бездарным, низкопробным фильмом. Это — как вечернее небо с облаками-барашками, напоенное огненно-красным сиянием; такой же пейзаж на картине оставляет нас совершенно равнодушными: примитивная красочная мазня — вот и все.

— Да, — ответила она. — Мне тоже приходили в голову такие мысли, но я никогда бы не облачила их в эти слова. Ты удивительный человек.

Я потянул к себе ее руки через стол и погладил их.

— Я вовсе не удивительный человек, но я тебя люблю. Поэтому я хочу сделаться для тебя лучше и добрее, чем я есть. Ты не такая, какой собственно должна быть Джейн Шмидт, и какой я тебя видел, ты — женщина, о которой я мечтал. С тех пор, как я это понял, я перестал быть просто влюбленным и полюбил тебя.

Позднее я спросил ее, почему она меня любит. Она ответила так:

— Ты не такой, как те люди, которых я знала. Ты добрый, сильный и необычный. Меня восхищает все, что ты делаешь для негров. Я удивляюсь тебе. Я сразу увидела тебя таким, каков ты есть, но не сразу в тебя влюбилась. Я полюбила тебя, когда узнала, что в тебе есть. Поэтому я была потрясена, когда ты пришел к моему отцу. Затем ты улыбнулся мне, в первый раз. Можешь ли ты понять, насколько разочарована я была? Я думала, что ты изменил самому себе, стал таким, как другие.

За соседним столиком раздался хохот. Это отрезвило меня. Я стал серьезным, положил ее руки на стол и спросил:

— Почему твой отец не против нашей любви? В сущности, он должен пытаться любым способом разлучить нас. Но он поступает наоборот. Этого я не понимаю.

Она освободила свои руки из моих, затем обхватила мои указательный и средний пальцы, как будто собираясь с мыслями. В задумчивости она отодвинула в сторону штору. Над городом разноцветными всполохами мерцало небо, уже окрасившееся на горизонте в глубокий черный цвет. С бешено колотящимся сердцем я сидел вместе с Джейн и следил за ее взглядом. Она тихо сказала: