Засада. Спецназ 1941 года

— Пасьянс ни к черту!.. Налей лучше еще вина!.. — попросил он, медленно поднимаясь из-за стола. — И пойдем на воздух, Курт! Я чувствую, что в этой душегубке меня развезло!..

В ответ Науманн тоже встал, и вдвоем они вышли наружу. Бокалы с вином он оставил на столе: ему не хотелось, чтобы весь следующий день он провалялся в постели с ощущением, что его череп неустанно разламывает молот.

Часовой у входа, щелкнув каблуками, вытянулся по стойке «смирно» и с безразличным выражением лица уставился в точку перед собой. Майнц хотел ему что-то сказать, но Науманн благоразумно увел его в сторону. Они обошли домик и остановились прямо напротив вышки, с которой прожектор ощупывал своими лучами темное пространство аэродрома.

Майнц, пьяно качаясь, схватил Науманна за руку.

— А где вино? Ты что, забыл его взять? Сходи, прошу тебя…

— Прекрати, Генрих. Думаю, с нас достаточно. Мы и так перебрали сегодня свою норму. Не хватало еще, чтобы в наших личных делах была запись о злоупотреблении алкоголем…

— Брось, какая запись!.. Ты что — не понял, нас ведь специально здесь держат, в этом глубоком, затхлом тылу!.. Вот, Курт, вместо того чтобы воевать, мы торчим здесь уже целую неделю, только и делая, что развлекаясь стрельбой по крестьянам!.. Сегодня я застрелил ведьму, которая убегала по полю, а еще раньше отправил на тот свет тоже несколько таких же недочеловеков!.. Помнишь, ты должен помнить старика, который выбежал из дома, когда ты не смог попасть в него бомбой с первого раза, потом я застрелил какого-то голого ребенка, который метался по двору, еще кого-то… уже не помню кого… Сколько это будет продолжаться? Мне нравится охота за этими безоружными и неполноценными варварами, Курт, но она мне надоела!.. Смерть как надоела!..

— Что поделаешь, Генрих, министр Розенберг сказал, что убивать этих славян все равно придется. Сегодня их убиваем мы с тобой, завтра будут убивать другие… Все меняется, друг мой, нужно лишь немного терпения…

— К черту терпение, Курт!.. Я хочу выпить!..

Луч от прожектора скользнул по лицу Майнца, заставив его заслониться от внезапного света рукой. Повернувшись к часовому на вышке, пилот «Мессершмитта», захлебываясь злостью, закричал:

— Эй, ты что делаешь?.. Ты хотел ослепить нас!.. А ну-ка слезай!..

Майнц потянулся к кобуре, успел вытащить свой «вальтер», но Науманн выстрелить ему не позволил. Резкий удар выбил пистолет из руки пьяного летчика.

— Не хватало еще, чтобы ты убил немецкого солдата!.. — зашипел Курт, подбирая «вальтер» и пряча его в свой карман, чтобы Майнц не наделал новых глупостей. — Представляешь, чем это может для тебя окончиться?

Видимо, выброшенный в кровь адреналин немного отрезвил пилота «Мессершмитта». Он затряс головой, приходя в себя, потом мягким голосом попросил:

— Верни мне оружие, Курт!..

Но Науманн не спешил удовлетворить просьбу своего друга. Он отрицательно покачал головой.

— Все, Генрих, пойдем спать. Пистолет отдам утром. Если Реммер узнает — думаю, тебе не поздоровится.

— Ты настоящий друг, Курт!.. Да, да, ты прав!.. Пошли, действительно нам пора отдыхать!..

Обнявшись за плечи, они двинулись к двери своего домика. У входа остановились: часового на посту не было.

— Ну, вот, дождались: побежал докладывать майору Реммеру!.. Та еще скотина!..

Майнц удивленно поднял голову.

— Ты это о ком, Курт: о часовом или о майоре?

— Один другого стоит… — ответил тот, подтолкнув Майнца вперед. — Давай, проходи…

Захлопнув за собой дверь, Науманн изнутри закрыл ее на задвижку — зная крутой нрав Реммера, он хотел отложить неприятный и теперь уже неизбежный с ним разговор на утро.

5

Они шли уже три часа, пока дорогу им не преградило небольшое болото, в которое втекал ручей, струившийся по неглубокой ложбине среди труднопроходимого бурелома. По мере приближения к болоту лес постепенно редел, деревья становились все меньше, приобретая уродливые формы — искривленные, как бы вывернутые наизнанку, они были сплошь покрыты лишайником.

Остановив группу, Черняк приказал радисту настроить передатчик — приближалось время выхода в эфир. Разведчики, сев на землю, расположились кругом, оставаясь настороже даже сейчас, когда они находились в самой гуще леса, где вряд ли могли быть немецкие патрули.

Черняк ждал радиограмму из Центра, полагая, что ответ Москвы хоть как-то прольет свет на ситуацию с налетами на мирные села немецких самолетов.

Сейчас был полдень, а всего несколько часов назад капитан, вернувшись с тремя разведчиками из Хуторжан, имел на эту тему разговор с летчиком Сиротиным.

Из села до схрона они добирались всю ночь. Лишь перед самым рассветом вышли к сломанной березе, под которой находился подземный бункер. Ударив три раза палкой по стволу дерева, тем самым предупредив о своем приходе, разведчики спустились вниз и от усталости повалились на нары. Отдыхать не стал только Черняк. Пересказав Сиротину все то, что они своими глазами видели в Хуторжанах, не забыв также упомянуть о сведениях, что привез в село старьевщик, капитан ждал теперь от летчика объяснений. Сиротин долго молчал, обдумывая слова своего командира.