Засада

К ночи все всплески боя заглохли, и в лесу, над болотами, над Ловатью стало так тихо, что даже уши заломило от этого беззвучия.

— Неблагодарная скотина этот фон Буш, — усмехается Швед. — Мы дарим ему от всего чистого сердца кольцо, а он отпихивает его, как та капризная невеста. У него, я извиняюсь, низкие манеры биндюжника.

Арон дергает за шинель Андрея Горкина, спрашивает, ухмыляясь:

— Слушай, отделенный, что такое «кругом шестнадцать»? Не знаешь, темный ты человек! А между прочим, в этом разбираются даже дети.

Андрей расплывается в улыбке, понимая, что готовится шутка и подталкивает к ней Арона:

— Ну-ну, говори, ежели самому известно!

— А то нет! — тянет Швед, посмеиваясь над нетерпением разведчиков. — Шестнадцатая армия немцев в окружении — вот что оно такое!

Все хохочут и потому, что по душе эта немудреная шутка, и потому, что на передовой тихо и можно будет, небось, поспать ночью. Даже Васька Тляш раскрывает рот в беззвучном смехе, не забывая, правда, прислушиваться к тишине фронта.

Утром старшина собирает разведчиков, дотошно осматривает их и под конец сообщает:

— Отправляемся в глубокую засаду, вы знаете об этом. Нужен «язык» из тыла, из штаба. Я не хочу зря тратить слова, — работа опасна, можем не вернуться. Пойдут добровольцы. Кто?

— Намоконов пойдет, — раскуривая трубку, говорит Иван.

— Смешной вопрос, — обиженно бормочет Швед. — Ты плохо думаешь за меня, взводный.

Отказывается один Тляш. Он даже не виляет словами, можно не идти — не идет.

Смолин начал готовить людей к засаде. Он разбил взвод на три группы: захвата во главе со Шведом; обеспечения, которой должен был командовать Намоконов; и группу разграждения под началом Андрея Горкина.

Трое суток, отведенных на подготовку операции, прошли в нелегких трудах, и руки солдат потрескались от болотной воды и ветра, а глаза резало от постоянного напряжения и бессонницы.

По ночам Смолин и наблюдатели-слухачи подползали почти вплотную к позициям врага, слушали его шепот, ржание его лошадей, тихий гул моторов. Рекогносцировка, инженерная разведка предмостной полосы, занятия с людьми, проверка оружия и боеприпасов, подгонка обмундирования и снаряжения, уточнение сигналов почти не оставляли Смолину времени ни на сон, ни на отдых.

Наконец все было готово. Старшина построил взвод и медленно пошел вдоль его фронта, придирчиво осматривая солдат.

Двадцать семь разведчиков и приданные им саперы и автоматчики застыли в строю. Смолин читал по лицам людей их характеры, их выдержку, их опыт и умение держать нервы в кулаке. Скуластая физиономия Намоконова была непроницаема, казалось, эвенк дремлет или щурится от солнца. На тонком, нервном лице Шведа медленно ходили желваки, он чему-то иногда усмехался, будто вспоминал соленую одесскую байку.

Невысокий и пухлый Горкин переминался с ноги на ногу и тихонько вздыхал, точно сожалел, что ради проформы приходится с запозданием начинать дело.

Заметно волновался Варакушкин. Он держал почти в обнимку большие саперные ножницы и автомат, и пальцы его рук вздрагивали от напряжения. Со лба новобранца на переносицу стекал пот, и Алеша подергивал головой, сбивая его на землю.

Взвод был всесторонне вооружен. Два ручных пулемета, двадцать семь автоматов, двадцать семь ножей, восемьдесят противопехотных и две противотанковые гранаты.

Убедившись, что оружие и снаряжение не гремят на людях и не отражают солнечных лучей, взводный подал команду «вольно!».

Еще раз обведя взглядом строй, он внезапно предложил щеголеватому и вспыльчивому разведчику Мгеладзе выйти из ряда.

— Пройдись перед шеренгой, — сказал старшина, — прогуляйся, Шота, и пусть люди изругают тебя.

— Зачем?! — побагровел Мгеладзе. — Может, взводный думает: я не умею ходить?

— Умеешь, но пошагай перед строем. И не кипятись.

Мгеладзе выполнил приказ, и все услышали скрип его новых сапог. Его новых кирзовых сапог, добытых с величайшим трудом в полковой каптерке.

— Замени на старую, разношенную обувь, — распорядился взводный. — Скрип может выдать нас там, в тылу врага. Кровь — слишком большая плата за неосторожность.

Отправив солдата в каптерку, Смолин велел всем вывернуть карманы галифе и гимнастерок. Закончив осмотр, удовлетворенно покачал головой: ни писем, ни газет, ни документов. Так же тщательно обследовал шинели и пилотки бойцов — иной хозяйственный пехотинец не прочь написать на подкладке обмундирования свою фамилию, а то и номер части. Но и здесь все было в порядке.

— Двадцать четыре часа на отдых, — заключил взводный. — Можете бить баклуши и спать в запас.

И взвод исправно выполнил эту команду.

Впрочем, дремали не все.

Намоконов и Горкин дважды проползали вдоль проволочных заграждений немцев, выбирая место, в котором предстояло вырезать проход и пропустить разведку в чужой тыл. Сержанты пластались в темноте, не спускали глаз с кольев и проволоки, готовые в любое мгновение замереть и слиться с болотом или ударить втихую, ножами, наткнувшихся на них врагов.