— Вы позволите задать один, возможно, неуместный вопрос? Это… это не входит в круг вопросов, касающихся моей специальности. Но я чувствую, что наши студенты, изучающие поведение, не осмелятся задать вам его.
— Ради бога, не смущайтесь.
— Мы обратили внимание, мы не могли не обратить внимания на то, что вы поцеловали меня там, в джунглях, перед тем, как я сделала успокаивающий укол.
— Разве? —
— Такое поведение свойственно вашей культуре? — ее кожа стала пурпурной.
— Просто мы не находим в этом ничего предосудительного. Если у вас так не принято, я прошу прощения в свою очередь.
— Конечно, мы целуемся, но в уединенных помещениях, и только в кругу близких или друзей.
— Мы тоже так делаем, — он решил выиграть время.
— Но ведь мы не были формально представлены друг другу. Мы не близкие и не знакомые. Ваши нормы допускают такое?
— Ну, как вам сказать… —
— Понятно. Вы очень добры. Я была испугана, и вы решили меня успокоить, — она походила на Еву, вкусившую яблоко; ее лицо и фигура клонились в немом протесте, выражая очарование, испуг и виновность. — Но еще больше поразили. Это было волнующее эротическое ощущение.
— Запретный плод? — сказал он, думая о Еве.
Изучая с подчеркнутым вниманием свои записи, она проговорила:
— Меня потом все расспрашивали, что я чувствовала? На что это было похоже?
— И?..
— Смеясь, я говорила, — она расхохоталась и удивительно похорошела, — что больше всего это было похоже на то, когда тебя при всех целует рыжебородый бог.
— Я виноват в том, что поставил вас в затруднительное положение, — думая совсем по-другому, сказал О’Нейл.
— Таким образом, ваша культура допускает такое проявление чувств между доктором и пациентом? — она делала пометки в блокноте.
Теперь его длинный ирландский язык мог очень повредить, очень. Даже самое незначительное вранье могло привести в дальнейшем к серьезным последствиям.
— Если не бояться высокого слога, это благоприятно влияет на процесс выздоровления, если хотите знать мое мнение.
Вполне безобидное преувеличение. Он не ожидал, что его примут всерьез.
— Неужели? — она оторвалась от записей. — Да, вижу, вы вполне могли быть…
— Но не больше двух—трех раз в день.
— Что вы говорите?! — она делала пометки. — Как это интересно.
— Да, были проведены специальные исследования, показавшие, что это способствует процессу восстановления, ускоряет его ужасно…
— Необычайно интересно! — она снова делала пометки в блокноте, глядя куда угодно, только не на него.
— Как долго я пробуду в госпитале?
— Мы называем это Центром по изучению тела, — она, наконец, посмотрела на него. — Два дня, сегодня утро третьего.
— И это означает, — он всего лишь пошутил, — что вы задолжали мне минимум четыре, а то и все пять поцелуев. Ловлю вас на слове.
— Это поразительно, — сказала она, что-то быстро записывая. — Очаровательно. Я должна немедленно поделиться со своими коллегами-антропологами.
Дальнейшими поступками Симуса Финбара О’Нейла руководил Дьявол.
Он приподнялся с койки, одной рукой обхватил ее руки, притянул к себе, другой обнял за талию и дважды быстро ее поцеловал.
— Теперь ваша очередь, — она носила что-то наподобие тонкого, но плотного корсета под накидкой. Он позволил своей руке опуститься немного пониже; ниже было восхитительно упруго.
Она не пыталась высвободиться.
— Это не в наших обычаях, однако, ничего неприятного в этом нет, — ее губы немного подрагивали. Сделав ударение на слове «должна», она спросила: — Я должна отблагодарить вас?..
— Это зависит от вашего желания.
— Конечно, я этого хочу, поэт О’Нейл. Хотя я и являюсь директором Исследовательского Центра, у меня нет иммунитета против человеческих инстинктов.
— Рад это слышать.
Она с бешеной скоростью писала в блокноте.