Засекреченные приключения Шарлотты Бронте

Я молчала в надежде, что мой спутник заскучает и покинет меня, так как мне хотелось думать про Гилберта Уайта. Мистер Уайт и я разговаривали в поезде всю дорогу от Кейли до Хоуорта. Сначала мы беседовали об Изабели, но вскоре перешли на личные темы. Я рассказала мистеру Уайту, как случайно нашла несколько стихотворений Эмили и решила опубликовать сборник стихов моих сестер, а также и моих. Я призналась, что проданы были только два экземпляра, но это начинание пришпорило меня взяться за романы. Мистер Уайт рассказал мне, как рос в Брэдфорде, о роковом несчастном случае с его отцом, и как благотворительное общество оплатило его образование в пансионе, а затем в богословском колледже в Оксфорде. У нас оказалось много общего — наше северное происхождение, наше нищее детство, наша вера. Он стал самым близким мне знакомым мужчиной, каких у меня никогда не бывало.

Перед тем как мы расстались на станции Кейли, он написал на листке бумаги адрес своего прихода, вручил его мне и сказал:

«Не завести ли нам переписку?»

«То есть… если я припомню что-нибудь еще о мужчинах в поезде, или если вы что-то узнаете от вашей матушки? — спросила я в изумлении, так как никогда прежде ни единый мужчина, которым я восхищалась, не приглашал меня переписываться с ним. — Ну да, конечно, разумеется».

«Что бы вы ни решили написать, я буду в восторге прочесть», — сказал мистер Уайт с искренностью.

Я сочла благоразумным подождать, пока он напишет мне, прежде чем писать ему, а пока вновь и вновь переживала каждую проведенную с ним минуту. Я причесывалась с непривычным тщанием, будто он мог меня увидеть; мы вели воображаемые разговоры у меня в уме. Для женщины чистое безумие питать чувство к кому-либо без доказательства взаимности — мне ли было этого не знать! — но я ничего не могла с собой поделать.

Артур Николс теперь сказал:

— Вчера в книжной лавке я столкнулся с незнакомцем. — Совсем рядом с ним под зонтиком я вдыхала исходящий от него запах вареной капусты. Как я желала, чтобы моим спутником вместо него был Гилберт Уайт! — Он справлялся о вас, мисс Бронте.

— О? — сказала я, мысленно зевая: ну что интересного мог сказать мне этот младший священник?

— Он осведомлялся о членах вашей семьи, о том, кто ваши друзья, чем вы занимаетесь и какой у вас характер, — сказал мистер Николс.

Во мне шевельнулось беспокойство. Дождь и порывы ветра стали словно холоднее, чем минуту назад.

— Ну, а его фамилия?

— Он не назвался.

Мое беспокойство мгновенно переросло в тревогу.

— Ну, а как он выглядел?

— Я не обратил внимания.

Есть люди, не способные обрисовать характер или заметить значимые черты кого-либо или чего-либо, и мистер Николс принадлежит к этому разряду. Ах, если бы он обладал наблюдательностью, а также сдержанностью! Вдруг этот незнакомец был одним из тех двоих, что напали на Энн и меня в поезде? Я поглядела вдоль Главной улицы в сторону выгона и шлагбаума, где взимается дорожный сбор. Внезапно Хоуорт перестал казаться таким уж изолированным от внешнего мира.

— Мисс Бронте, надеюсь, вы не допустили ничего, что могло бы привлечь неподобающее внимание незнакомых мужчин? — сказал мистер Николс назидательно-порицающим тоном. — Как дочери священнослужителя вам следует быть осмотрительнее в своих поступках, дабы они не бросили тени на вашего отца или Церковь.

Как он смел предположить, будто я в чем-то провинилась, и наставлять меня в правилах поведения?

— Вы, право, находите любой повод, чтобы прочесть проповедь.

— Да. Таков мой долг, — сказал мистер Николс с полной серьезностью, истолковав мою шпильку как похвалу.

Жаль, что мистер Николс не походил на Гилберта Уайта, которого моя безопасность заботила больше мнения сплетников. Тем не менее я знала, что мистер Николс — хороший человек, весьма уважаемый и папой, и прихожанами. Быть может, Энн, Эмили и мне не следовало заимствовать его среднее имя в качестве нашего псевдонима, хотя мы извлекли большое удовольствие из нашей тайной шутки.

Боясь сказать что-нибудь лишнее, если мистер Николс и дальше будет разговаривать со мной, я остановилась.

— Вот почта, мне надо зайти туда, — сказала я твердо. — Всего хорошего, мистер Николс.

И я скрылась за дверью, оставив его стоять под дождем.

Внутри почты стены занимали ящики и ячейки. За барьером сидела Нэнси, почтмейстерша, пухлая женщина с завитыми седыми волосами под муслиновым чепцом.

— А, мисс Бронте! — сказала она. — Слышала, ты возвратилась из Лондона, поездка была приятная, надеюсь? Видела твоего папашу вечор, когда он возвращался с Дубовой фермы. У них там плохо дело с горячкой.

Последовали прочие деревенские сплетни. Когда она умолкла перевести дух, я отдала ей мое письмо и спросила:

— Что-нибудь для меня? — Нэнси принялась рыться в письмах и пакетах, и тут меня осенило. — Обо мне никто чужой не справлялся?

— Собственно, да, — сказала Нэнси. — Два дня назад это было. Какой-то мужчина допек меня всякими расспросами, вроде кому ты пишешь, да от кого получаешь письма.

Во мне шевельнулось дурное предчувствие.

— Вы ведь ему не отвечали, правда?

Щеки Нэнси побагровели.