Защищая Джейкоба

– Во всяком случае, уголовные дела по обвинению в убийствах были семейным делом. Процесс доказательства виновности убийцы, то, чем мы заняты в данный момент, не был для обвиняемого чем-то таким, о чем большинство из нас знает лишь из фильмов и телепередач. Так что к тому моменту, когда он взорвался – когда этот миг настал и он, поддавшись на последнюю провокацию, в итоге стоившую жертве жизни, пошел на одного из своих школьных товарищей с ножом, – он уже успел подготовить почву на всякий случай. А когда все было кончено, обвиняемый замел следы, как настоящий эксперт. Впрочем, он в некотором роде и был настоящим экспертом. Беда в том, что даже эксперты ошибаются. И в следующие несколько дней мы с вами вместе будем идти по следу, который ведет прямиком к нему. И когда вы ознакомитесь со всеми уликами, вы придете к однозначному выводу, к единственно возможному выводу, что обвиняемый виновен.

Пауза.

– Но зачем? Зачем, спросите вы себя, одному восьмикласснику убивать другого восьмиклассника? Что может сподвигнуть одного ребенка лишить жизни другого ребенка?

Он всем своим видом изобразил недоумение: вскинул брови, преувеличенно пожал плечами.

– Ну, мы все с вами ходили в школу. – Уголки его губ дернулись вверх в заговорщицкой ухмылке. «Давайте все вместе вспомним свои подростковые выходки и дружно посмеемся над ними в этом зале». – Нет, я совершенно серьезно: мы все туда ходили, одни давно, другие не очень. – Он улыбнулся крокодильей улыбкой, и присяжные, к моему изумлению, стыдливо заухмылялись в ответ. – Вот именно, мы все там были. И мы все знаем, какие вещи иногда творятся в детских коллективах. Давайте взглянем правде в глаза: школа может быть не самым приятным местом. Дети могут быть жестоки. Они дразнят друг друга, дурачатся, задирают друг друга. Вам еще предстоит услышать свидетельские показания, что убитый, четырнадцатилетний мальчик по имени Бен Рифкин, дразнил обвиняемого. Нет, ничего особенного, ничего такого, что большинство детей не пропустило бы мимо ушей, он не говорил. Ничего такого, чего вы не услышали бы на любой детской площадке в любом окрестном городке, если бы сию секунду вышли из зала суда и проехались бы по улицам.

Позвольте мне уточнить: я вовсе не призываю делать из Бена Рифкина, пострадавшего по этому делу, святого. Многое из того, что вы услышите о нем, возможно, покажется вам не слишком лестным. Однако я хочу, чтобы вы помнили вот что: Бен Рифкин был точно таким же мальчиком, как любой другой. Да, он был не идеален. Он был обычным мальчиком со всеми недостатками и всеми болезнями роста среднестатистического подростка. Ему было четырнадцать лет – всего четырнадцать! – и у него впереди была вся жизнь. Да, он был не святым. Но кто из нас хотел бы, чтобы его оценивали, исходя из первых четырнадцати лет его жизни? Кто из нас был сформировавшейся и… и… и законченной личностью в свои четырнадцать? Бен Рифкин был тем, кем хотел бы быть обвиняемый. Красивым, остроумным, популярным. Обвиняемый же, напротив, в школе был в числе аутсайдеров. Тихий, необщительный, чувствительный, странный. Изгой. Но Бен совершил непоправимую ошибку, когда стал дразнить этого странного мальчика. Он не подозревал о его взрывном характере, о его скрытой способности – даже желании – убить.

– Возражение!

– Возражение принимается. Присяжные не будут учитывать высказывание обвинителя о желании обвиняемого, которое целиком и полностью является домыслом.

Лоджудис не отводил взгляда от присяжных. Неподвижный, точно изваяние, он словно бы вообще не слышал возражения. «Судья и защитник будут пытаться ввести вас в заблуждение, но мы-то с вами знаем правду».

– Обвиняемый разработал план. Обзавелся ножом. И не детским ножом, не перочинным, не туристским – охотничьим ножом, ножом, предназначенным для убийства. Вы услышите об этом ноже от лучшего друга обвиняемого, который видел его у обвиняемого в руках и слышал, как тот говорил, что намерен пустить его в ход против Бена Рифкина.