Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной

Через четыре дня после начала операции «Уран» удалось замкнуть кольцо вокруг 6-й германской армии под командованием Паулюса. Пойманные в гигантский котел немецкие части ждали приказа на прорыв, который так и не был отдан. «Ждите, — приказал Гитлер, — к вам обязательно придет помощь». Неудачная попытка прорыва котла извне была сделана только во второй половине декабря. Четверть миллиона немецких солдат и офицеров оказались заперты, частью в разрушенном Сталинграде, частью в степях около города, большинство без каких-либо запасов (обозы были потеряны при отступлении), без теплой одежды. Тем, кто оказался в степях, пришлось совсем туго: в городе можно было отсидеться в подвалах, найти хоть какие-то припасы. Тем же, кто остался в степи, не оставалось ничего другого, как вырыть себе норы — примитивные землянки или просто норы в снегу, если копать землю не было возможности. Отапливать было нечем: дрова — доски от разрушенных домов — имелись только в Сталинграде. Продовольствие гибнущей 6-й армии доставляли теперь только по воздуху.

В Красной армии и в советском тылу царило приподнятое настроение, ждали, когда советские войска доберутся до немцев в котле. «Наземники» поставили своим войскам задачу «дожать» противника, командиры ВВС — перекрыть окруженным немецким частям снабжение по воздуху. Тимофей Хрюкин, командующий 8-й воздушной армией, сформулировал основную задачу для истребительных полков: не дать немцам снабжать окруженную группировку, сбивать все транспортные самолеты, без которых четверть миллиона немецких солдат в котле обречены на голодную смерть.

Даже без советских истребителей полностью снабжать окруженную немецкую группировку по воздуху было невозможно. Требовалась ежедневная доставка 700 тонн грузов. Геринг, зная, что доставить такой объем нереально, тем не менее заверил Гитлера, что это будет сделано. Командующего немецкой транспортной авиацией, который заявил, что его самолеты смогут в лучшем случае доставить в день 350 тонн, не стали слушать. В погоне за цифрами задействовали все транспортные и бомбардировочные части люфтваффе, взяли самолеты из летных училищ, хотели даже использовать планеры.

В котле ждали посланцев с неба, которые могли принести продукты, боеприпасы, горючее, больше половины которого, впрочем, расходовалось самими транспортными самолетами. Погода не баловала. В самый удачный день воздушного моста, 7 декабря, в котле приземлилось 135 самолетов, доставивших 362 тонны грузов. А 9 декабря из вылетевших с грузом 157 самолетов не смог приземлиться ни один.[349] Окруженные немецкие части получали по воздуху не более одной пятой необходимого минимума. Из-за нехватки боеприпасов танки и артиллерия бездействовали или использовались неэффективно, а на солдат надвигался голод. В декабре рацион хлеба на передовой сократился до двухсот граммов хлеба в сутки, а в тыловых службах — до ста граммов.[350] Всеобщую зависть вызывали части, имевшие лошадей, которые стали единственным источником мяса. У людей, принимавших самолеты, появилась привычка постоянно прислушиваться: звук авиационных моторов становился в ясные морозные дни звонким, сразу поднимая настроение, как хорошая музыка. Каково же было их разочарование и возмущение, когда у долетевшего до них и благополучно приземлившегося самолета оказывался совершенно не тот груз, которого ждали: часто бесценный тоннаж использовался, по мнению немецких военнослужащих, «нецелесообразно, если не сказать вредительски». Вместо хлеба и муки, которых так ждали, из очередного самолета могли выгрузить десятки тысяч комплектов старых газет или солдатских памяток от управления военной пропаганды, или кровельный толь, или пряности, или подворотнички.

Русские быстро выделили истребительные части специально для охоты за транспортными самолетами. По мнению летчиков 8-й воздушной армии, это была «веселая работа». Немецкие транспортные самолеты летали с прикрытием небольшого количества истребителей, иногда вовсе без прикрытия, и наконец-то советские летчики смогли взять реванш. Главный аэродром окруженной группировки в поселке Питомник в ста километрах от Сталинграда вскоре сосредоточил на себе внимание советских истребителей и штурмовиков, и на одной его стороне стало расти кладбище сбитых и сожженных немецких самолетов. На аэродроме ждали отправки страшные, исхудавшие, обмороженные раненые, лежали горы трупов. При загрузке самолетов шла драка: легкораненые ухитрялись под любым предлогом проникнуть в самолеты первыми, отшвыривая тяжелораненых, и их приходилось выдворять силой. Многие тяжелораненые умирали до того, как их успевали погрузить в самолет, и трупы складывали около госпитальных палаток на краю аэродрома. Все это производило такое тяжелое впечатление на пилотов-транспортников, что они старались как можно скорее вырваться из этого безысходного ужаса в нормальный мир, пусть в небе их снова поджидали снаряды русских зениток и истребители.