Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной

Отправляясь в первый боевой вылет, 587-й женский бомбардировочный полк был «охвачен необыкновенным волнением». Поднявшись в воздух с рассветом, они всматривались в землю, окутанную морозной дымкой. Изредка мелькали деревни, по дорогам двигались машины. Вскоре показались развалины Сталинграда — «бесконечно тянувшаяся по берегу Волги темная строчка разрушенных строений». Появились первые разрывы снарядов зенитной артиллерии — непривычные для них и еще не очень страшные темные облачка. Штурман Валя Кравченко коснулась рукой жениного плеча и показала вниз. Женя увидела поворот дороги к Волге, очертания разрушенных зданий — завод «Баррикады» — и, наконец, цель — тракторный завод!

«Наблюдайте за бомболюками ведущего, — сказала Валя, — а я буду следить за воздухом».[414] Тут же на ведущем самолете открылись бомболюки. Только Женя хотела сказать об этом штурману, как почувствовала, что уже открылись люки ее машины. Ведущий резко пошел на снижение — прямо на разрывы зенитных снарядов, Женя — за ним. Разрывы остались правее и выше. С ведущего самолета посыпались бомбы, и Женя тут же почувствовала рывок своего. Бомбы сброшены, цель поражена!

«Спокойно, Маша! Держи высоту! Сейчас откроются бомболюки…» — давала себе мысленно команду Маша Долина, у которой в те секунды тоже бешено билось сердце. Освобожденный от смертельного груза самолет подпрыгнул, Маша посмотрела на штурмана. Штурман Галя Джунковская, самая красивая девушка полка, бледная, улыбалась ей: «С боевым крещением, Машка!»[415]

30 января, когда черные развалины Сталинграда закрыл выпавший за ночь снег, они впервые вылетели без лидеров. А 1 февраля сбросили последние бомбы из 14 980 килограммов, сброшенных ими на Сталинград.

31 января Паулюс, у которого были перерезаны все коммуникации с внешним миром, принял решение о капитуляции. В семь утра из подвала центрального универмага, где находился Паулюс со штабом 6-й армии, выполз немец с белым флагом.

В тот же день Паулюс подписал капитуляцию, однако части его армии, не имея связи со своим штабом, продолжали сопротивляться еще сутки, поэтому и 587-й полк бомбил город еще один день.

Как и всех, кто видел в те дни Сталинград, летчиц поразил страшный вид разрушенного дотла города. «Наверное, и мой родной Ленинград такой же», — грустно сказала как-то Лена Тимофеева.[416] Но, несмотря на груз печальных мыслей, их сердца были полны радостью общего триумфа, радостью от сознания отлично выполненной боевой задачи.

«Отбомбившись», они часто слышали в наушниках голос стрелка-радиста: «Земля передает: спасибо за удар. Танки пошли в наступление». Уходя от цели со снижением, они видели, как шли танки, а следом за ними «утюжили» немецкие позиции Илы. Дальше шла пехота.[417]

В последний раз немецкий самолет-разведчик пролетел над Сталинградом 2 февраля. «В городе тихо. Признаков боев не обнаружено», — докладывал летчик. В этот день советским войскам объявили о том, что Сталинградская битва закончилась победой.[418] Бомбардировочные полки обратились к командиру авиакорпуса с просьбой разрешить посмотреть с земли места боев, которые летчики видели только с высоты двух-трех тысяч метров. Разрешили взять всех ведущих — тех, кто водил на Сталинград девятки и звенья. 4 февраля их погрузили на три открытые машины-полуторки — это при температуре на улице минус 25! Время от времени останавливаясь, чтобы летчики попрыгали и согрелись, доехали до станции Иловля в шестидесяти километрах от Сталинграда. От Иловли до Сталинграда дорога была «буквально усеяна трупами» советских и немецких военных вперемежку с гражданскими — мужчинами, женщинами и детьми. Перед въездом в город они увидели солдат с автоматами и проволочное заграждение: минные поля еще не обезвредили. Дальше было «еще дышащее войной поле боя, когда еще не всех раненых подобрали, упавшие самолеты дымятся, горят танки…». Шестьдесят лет спустя, диктуя свои воспоминания, Долина закрывала глаза и видела все это: ослепительно-белый свежий снег и на нем — черная лавина окруженной армии Паулюса. Глядя на голодных замерзших немцев, Маша почувствовала, как к ее горлу подступает ненависть. «Полудохлые, промерзшие фрицы шли и падали. И такая ярость подкатывала к горлу, когда мы смотрели на пленных фашистов, на эту грязную мразь… эти ползли, как волчья стая. Никто не помогал упавшему…» Это «чудовищное зрелище»[419] Маша Долина запомнила на всю жизнь.