Рыбалка проходила так: в водоем бросали взрывчатку, которая убивала или контузила рыбу. Рыба всплывала брюхом кверху, и ее можно было собирать сачком или просто руками. Собирали, разумеется, не всю рыбу, а только крупную; молодняк так и оставался плавать на поверхности. Трудно сказать, в чем состояла привлекательность такой рыбалки, скорее всего, тут на мужскую страсть к охоте накладывалась еще и страсть к оружию. К тому же на войне мало кто имел при себе соответствующие рыболовные принадлежности, в то время как взрывчатка всегда была под рукой. Нужно ли говорить, что частенько взрывчатка взрывалась до попадания в воду, убивая или калеча самих «рыбаков». Когда пьяный Василий Сталин пригласил порыбачить тоже нетрезвого инженера полка и двух летчиков, инженера, захватившего с собой реактивный снаряд и, вероятно, сделавшего какую-то ошибку, разорвало на месте, а Герой Советского Союза Котов получил тяжелое ранение и уже не смог вернуться в армию. После этого случая Сталин снял Василия с должности, и тот несколько месяцев был не у дел. В дальнейшем он опять занимал высокие посты, но, не в силах вынести бремя своего родства, все больше пил и опускался все ниже, особенно после смерти отца. Василий Сталин умер в 1962 году в возрасте всего сорока одного года.
Созданный по инициативе Василия Сталина 434-й полк, куда вошло столько хороших летчиков, командующий советскими ВВС А. А. Новиков встретил с энтузиазмом. Новиков посещал его лично и разрешил самолетам этого полка иметь свой отличительный знак: выкрашенные в красный цвет «коки» — носы. Прошедший переформирование истребительный полк, имеющий в своем составе лучших летчиков, был очень нужен 8-й воздушной армии, особенно в сентябре 1942 года. Ситуация в сталинградском небе к началу сентября стала для советских ВВС катастрофической. К городу шли и шли свежие войска, переправляясь под огнем с левого берега Волги, назад уцелевшие баржи везли раненых — все это под непрерывной бомбежкой. На земле тысячи глаз лежавших в щелях красноармейцев искали в небе «ястребки».
Многократно переходившую из рук в руки станцию Котлубань, советские войска на обильно политом кровью кусочке земли прикрывал с воздуха 434-й полк, летавший с аэродрома в Средней Ахтубе. Городок, в котором свои последние дни провела Клава Нечаева, вошел в историю в первую очередь как место, где перед переправой в Сталинград 14 сентября останавливалась для получения боеприпасов и оружия 13-я дивизия генерала Родимцева: этой дивизии с ее молодым генералом предстояло сказать решающее слово в обороне Сталинграда. Вечером 14-го, из Средней Ахтубы доехав до берега Волги, через которую ему предстояло в эту ночь переправить дивизию, Родимцев стоял у большой темной реки. В воспоминаниях он напишет, как, стоя на берегу, рассматривал в бинокль «тяжело израненный, разрушенный и пылающий город».[252]
Слабый ветер медленно поднимал в небо багровые языки пламени и черные клубы дыма, которые уносились ввысь, тянулись далеко над Волгой. Что творится на противоположном берегу, рассмотреть было трудно. «Лишь вырисовывались разбитые коробки зданий, заваленные обломками кирпича, бревнами и железом улицы да срезанные и закопченные верхушки деревьев», — вспоминал Родимцев.В Средней Ахтубе после ухода войск было тихо и тревожно. Во многих домах ухаживали за ранеными. Местных ребят-комсомольцев еще в конце августа призвали на защиту Сталинграда, и теперь многие из них, которым едва исполнилось восемнадцать лет, ждали переправы с дивизией генерала Родимцева.
Ночью над городком часто гудел немецкий одиночный бомбардировщик и иногда сбрасывал бомбы в районе аэродрома. Несколько бомб рухнули довольно близко, и многие летчики нервничали: это было страшнее, чем в воздухе. Как-то днем, задремав в стоге сена у самолетов, летчики проснулись от близкого разрыва бомб. Серия бомб легла вдоль стоянки самолетов другого полка на противоположной стороне аэродромного поля. Летчик Саша Якимов, еще не проснувшись, уже оказался у вырытой у самолета щели, став объектом насмешек.
Девушки из звена Нечаевой и их технический персонал, поселившись в домах у местных жителей, привыкали к новой для них жизни среди мужчин. Двадцатишестилетняя Клава Нечаева часто приходила к соседке попросить тазик, чтобы постирать свое белье. Эта женщина потом вспоминала Клаву как «очень милую, скромную девушку».[253]
Так же писали про нее и подруги из женского истребительного полка: «Милая, добрая женщина». А мужчины-летчики из 434-го полка вспоминали, что Клава Нечаева была самая красивая из четырех переведенных к ним летчиц.