Показав на «длинный ряд аккуратно застеленных матрацев», Баранов пригласил Лавриненкова с товарищами устраиваться, где кому удобно. Крымский татарин Амет-Хан, «невысокого роста, чуть сутулящийся, коренастый, подвижный, с черными вьющимися волосами»,[302]
общительный и остроумный, не мог не отреагировать на присутствие девушек-летчиц. Он сразу же бросил свой чемоданчик на матрас рядом с тем, на котором сидели Лиля и Катя. Лавриненков и Борисов решили расположиться рядом с ним. Однако, к их разочарованию, Баранов тут же вызвал девушек к себе, чтобы поговорить с ними и познакомить с Шестаковым. Лавриненкову тоже предстояло познакомиться с новым командиром.По популярности среди личного состава полка Льва Шестакова в 6-й гвардейской истребительной авиадивизии можно было сравнить только с Николаем Барановым: только их двоих во всей дивизии летчики и техники за глаза называли «Батей» — в этом прозвище на фронте выражалась высшая степень уважения, преданности и любви. Однако в одинаковое прозвище для этих двух командиров вкладывалось разное: по характеру они были совсем не похожи, хотя оба были отличными летчиками. В то время как Баранов, если бы не его страсть к вечеринкам и прекрасному полу, являлся практически идеальным командиром и обладал добрым и щедрым характером, Лев Шестаков был горяч, вспыльчив, часто чрезмерно жёсток, в запале нередко несправедлив.[303]
Когда он, стоя вместе с Борисом Ереминым на аэродроме, впадал в страшный гнев, стоило кому-то сесть «с промазом», Еремин пытался его урезонить: «Да брось ты беситься!» — «Нет! — отвечал Шестаков в ярости. — Раз в группу особую попал, значит, садиться должен отлично!»[304] Это было, по мнению Еремина, в целом правильно, но Шестаков иногда хватал через край. Однажды, когда летчик Пишкан, имевший уже не одну воздушную победу, не смог сбить бомбардировщик, который фактически уже был у него в руках, Шестаков в ярости потребовал: «Вон из полка!» Пишкана тогда взял к себе Николай Баранов, «уважавший его как очень хорошего летчика».[305]Шестаков навел строгий порядок в своем полку. В первый вечер, придя в столовую, Володя Лавриненков и его товарищи расселись за столом, удивляясь, почему официантки не торопятся их обслуживать.[306]
Наконец кто-то им шепнул, что летчики 9-го полка никогда не приступают к еде, пока в столовой не появится командир. Шестаков «был всего лишь единожды герой, но и дважды герои не начинали обедать, даже сидя за столом, до появления командира полка». Шестаков заходил в столовую, и все вставали. Только после приветствия и разбора полетов можно было приступить к еде. Гордясь своим командиром, личный состав полка гордился и этим строгим порядком. Он сохранился, когда Шестакова в полку уже не было.