Защита

– Какая немилость! – возмущался Кирилл. – С таким же успехом могли и на кухне посадить!

– Крабы, – удивлялись рядом.

– А помнишь, – сказал Кирилл, – было время: в витринах одни только крабы и портреты вождя. Потом только крабы. Потом ни того, ни другого.

2

– Мода, – оправдываясь, сказал Протопопов, – по-человечески не можешь сесть, того и гляди где-нибудь лопнет.

– Выходит, вы не любитель узкого, – подхватил Левкович. – Смею заметить: скоро широкое будут носить.

– Вы прорицатель, Моисей Яковлевич! И как вам удаётся предсказывать?

– Да, действительно.

А на другом конце стола началась самодеятельность.

– Выпьем за тебя, – говорил Севе Семёнов, – за рядового аспирантуры, однако наука – не твоё. Бросай её, и хочешь – завгаром устрою или заведующим пресс-центром. Но извини, это кто?

Блондинка между Левковичем и Протопоповым соблюдала строгий вид. Была она не первого класса, и всё-таки ничего.

«Точно собака Баскервилей», – подумал Семёнов, проследив её стерегущий взгляд.

– Да кто она?

– Мурена натуральная, протопоповская жена.

– Да она выше его.

– А ничего.

– А эта? – кивнул он на женщину помоложе, в прозрачной кофточке.

– Машинистка кафедры. Люба.

Лицо Любы хранило довольное выражение. Как у кошки, слопавшей воробышка.

3

Вечер разворачивался по всем правилам искусства. Сначала тосты звучали формально и холодно, и каждый в душе посмеивался над неловкостью других. Но ели, пили и время от времени выходили покурить, а возвращаясь, садились не там, где сидели прежде, и в разномастной массе гостей появились свои перекрёстные связи. Возникла самодеятельность, стало неуместно говорить для всех сразу, и приглашённые разбились на группы, несколько островков, и шум стоял от того, что говорили разом и иногда старались друг друга перекричать. Сделалось весело, и дело шло к тому, что будет ещё свободней и веселей.

– Всё ещё в аспирантах числишься? – расспрашивал Семёнов Севу. – А знаешь, что есть аспирант? Аспирант от слова «аспиро», что значит «стремлюсь». К чему ты стремишься?

И Сева путано объяснил.

«Определённо, у неё кошачья мордочка, – подумал Семёнов о Любе, – но кого она слопала или слопает, пока вопрос».

– Ты не слушаешь, – обиделся Сева.

– Поверь мне, скучная тема – напившийся аспирант.

– Братцы, пора дарить, – сказал Кирилл.

– Сейчас идём!

– Помню новоселье у Иркина, – сказал Семёнов. – Купили вскладчину магнитофон. У Иркина глаз-ватерпас. Магнитофон – он видит по коробке. Лосев встал: позвольте мне от соратников по домино, преферансу и по работе. Иркин открыл коробку, а там кирпич с ленточкой и надписью «весовой макет». Точное весовое соответствие. У Иркина челюсть отвисла.

– А позже и настоящий преподнесли.

– Не понимаю, – вмешался в разговор Невмывако. – Сначала всё, что есть мочи, клянут, а после вспоминают, как прекрасное, словно паршивого совсем не было. Вот я в отделе Минотавром…

– Надо же, – картинно удивился Кирилл, – человек добровольно объявляет себя человекобыком.

– Нет, вы скажите, – приставал Невмывако к Семёнову, – Борис Викторович – человек толковый?

– Вроде бы.

– Так с чего он меня тогда в замы взял?

– Прислали вас. Свалились тогда на нашу голову.

– Но мог не взять. Доказывается от противного… Вот этот тихоня, – Невмывако кивнул на Мокашова, – тогда такую штуку укурил. Увёл жену руководителя… Извините, я объясню. Отчего популярен нынче хоккей и у интеллигенции? Ведь хоккей, согласитесь, грубая игра. Так и в интеллигентности много звериности в крови, и руки чешутся. А дерутся мышцами других – игроков. Условно. Меня взяли, чтобы Борис Викторович мог сказать: сам-то я добрый, замы у меня собаки.

– Всё правильно, кроме последней фразы. Она вопреки всему…

– Мавр сделал своё дело, Мавр ушёл, – закончил Невмывако.

– Выпьем за Красноград, – предложил Сева.

– Выпьем, – сказал Семёнов, – но только не он нам не подошёл, а мы ему не нужны.

– Нет, не согласен, Красноград неповторим.

4

– Внимание, шеф идёт!

Вдоль стола к ним танцующей походкой шел Протопопов, улыбающийся, с рюмкой, в расстёгнутом пиджаке.

– Стоп! – закричал Кирилл. – Дальше демаркационная зона.

– Мир, мир, – говорил Протопопов.

– Нет, Дим Димыч. Я вот выпью для храбрости и всё вам объясню. Что вы чувствуете?

Протопопов улыбался:

– Мессией себя чувствую, карающим за грехи. Не сегодня, сегодня праздник. Сегодня утром спрашиваю: «Где Мокашов?» Отвечают: бродит где-то. А я-то наверняка знаю: он в бронеяме. Слава богу, думаю, не в долговой. Давайте выпьем за тех, что ухают по утрам!

– Вам настучали.

– Стучите вы. Наивные молодые люди, при работе бронеямы на кафедре вздрагивает пол.

– И налицо материал, – вздохнул Кирилл, – к вопросу о подпольных ядерных взрывах.

– Я обещаю… – Протопопов прикрыл глаза, но Кирилл не дал ему договорить:

– Готов составить ваше досье обещаний.

– Преемником Дарьи Семёновны с её кондуитом станете?

– Мы будем похлеще. И победителей не судят.

– Минуту назад вы предлагали судить.

– Шушер судить, а не победителей.

Позвякивали бокалы, звонкими гласными выделялись высокие женские голоса.