Защита

За нашей стеной теперь только лестница, используемая разве что при пожарной тревоге, когда лифты запрещены. Под нами придорожный магазин «Seven-eleven», своего рода местный клуб. Он будит нас ещё до шести часов грохотом разгрузки. Мне все равно, я встаю в ранние часы, а жене очень тяжело. Вечерами под окнами снова шум. В конце рабочего дня окрестные работяги, а строительство кругом, собираются у магазина с дешёвым пивом, и начинается «а поговорить».

Из России это выражение, а точнее, с «а поговорить». Зашёл, мол, мужчина усталый после работы в магазин по дороге домой. А к нему там некие небритые личности и пристали: будешь третьим, что означает предложение распить бутылку водки на троих. «Да я… Да мы…» Но уговорили. Распили. Он было прочь, а небритые личности за ним. «Ребята, вы что? Мы же выпили». А они в ответ: «А поговорить!»

И тут «а поговорить» под нашим окошком каждый божий день. Мир стал сложнее теперь. В нём больше шума. Прежде, например, если человек идёт по улице, разговаривая сам с собой, было очевидным: он не в своём уме. Теперь же так говорят по телефону, айфону, айпеду и себе на уме, а вокруг слышны чужие разговоры: приватная беседа, или деловой разговор, или советы детям.

Шум за окном меня не трогает, голоса естественны. Меня пугают странные шаги на лестнице, скрипучие в тишине. Слышны шаги за стеной. «Кто бродит там по ночам? Кому это в голову взбрело?» Лестница ведь пожарная, и ею не пользуются. Причём особенный медленный ритм. Казалось, людям несвойственно так ходить.

Ночью я просыпался (нестоек старческий сон) и каждый раз слышал медленные шаги за стеной. Они необыкновенные, какие-то медленно-неумолимые, их не спутаешь, словно ступает рок. Выходит, можно себя с ума свести даже ритмом шагов. Необычный их ритм мне всюду мерещился и даже пугал.

Машинка, измерявшая моё кровяное давление, была не из лучших и ужасно трещала. По утрам, когда дом ещё спал, я выходил в коридор измерить давление. Из коридора через соседнюю мне, в торце коридора, дверь шёл на пожарную лестницу, где, казалось, не услышит никто. Включенная машинка трещала, как взлетающий самолёт, но рядом никого не было, и я чувствовал себя вполне уверенно. Раз только через грохот машинки услышал я грузные шаги над собой. Кто-то спускался с верхних этажей, должно быть, там проведя эту ночь. Скрипели ступени, и казалось, что сверху неумолимо спускается рок. Я слышал знакомые приближающиеся шаги. Казалось, встреча неизбежна. Ниже и ниже, и почти что рядом, и вдруг выше этажом они пропали. Идущий вышел с лестницы в коридор.

Что я подумал? Мы приехали из жестокого мира, и мы защищены, но здешний мир – другой. Постепенно мы теряем в нём свой панцирь защищенности и становимся жертвами проныр. А что присуще пронырам? Коммуникабельная болтливость, способность втереться в доверие без мыла в убедительности простоты.

Всех нас, бесспорно, в этой жизни дурят. Дело лишь в степени везения и доверчивости. Контакт, как правило, основан на нашей деликатности, доверчивости и беззащитности, которую не каждый способен оттолкнуть. «Можно, я рядом с вами постою? Я так соскучился по языку». Ну, что же, место не заказано, и ответить не трудно. «А поговорить?» И так шаг за шагом, штрих за штрихом твоими же поступками рисуется портрет простака, который в итоге согласен и помочь, и даже, пожалуй, кормиться из рук. О, наша святая простота!

«Как, когда, отчего?», но появляется атмосфера некой настороженности. Кажется, что всё отныне идёт не так, ты будто на предметном столе, под стеклом. Не ты, а кто-то, не знаю точно кто, разбирается в ситуации и играет тобой. Ты чувствуешь, что не понимаешь порядка вещей и тебя понесло. Возможно, проще на всё это рукой махнуть и по течению плыть, куда кривая выведет. Но человек, бесспорно, в душе творец, и ситуация беспокоит тебя, и ты натягиваешься, как струна, и звенишь в ответ. Но этот дребезг способен погубить, или, по меньшей мере, взволновать, и лучше бы без него. От него хочется избавиться и, может, даже какую-то цену заплатить за покой и привычное самочувствие, которые не ценились до сих пор. Такое ощущение внезапно появилось у меня, и я не знал, как с этим бороться и есть ли в этом реальный смысл?

2

С некоторых пор появилось стойкое ощущение, что я на предметном столе и меня внимательно разглядывают. Для кого-то я представляю подлинный интерес и служу предметом изучения. Чем же я им интересен? Не могу пока понять и не нахожу причин, но всё больше убеждаюсь, что это так. Действительно.

Существует ли внезапная амнезия, когда забыто всё и невозможно возвращение к прошлому? Ты теперь в иной жизни, в иных мирах, и мог бы взглянуть на прошлое со стороны, но утратил интерес к нему, неосознанно и без причин. Словно в памяти твоей стёрли «до», без объяснений и видимых причин. И издалека, с высоты, теперь за тобой непрерывно наблюдает некий дежурный «системный аналитик».