Защита "240"

Бродовский не узнавал Сергея. Он никак не мог себе представить, что тот дойдет до такой низости. Резниченко продолжал выкладывать свои «козыри»: ему теперь понятно, почему Зорин был противником его проекта защиты. Беседы с Эверсом привели к встрече на Международном конгрессе, а затем… и труп Протасова…

— Протасов был порядочным человеком, он занимался «загадкой Браунвальда», а это меньше всего устраивало людей, которые…

— Позвольте, позвольте! Капитан Бобров на допросе Никитина…

Но Резниченко не слушал. Он, что называется, закусил удила. Бродовский поднялся со своего места и отошел от стола. Он заложил руки за спину и, опершись о шкаф, внимательно следил за Резниченко.

— …это ловушка Зорина. Он умеет убирать неугодных ему людей. Да, да, лично я считаю, что Зорин предатель!

— Лично я считаю, — не меняя позы, отчеканивая каждое слово, произнес Бродовский, — что ты, Резниченко, подлец!

Побелевший Резниченко медленно стал подходить к продолжавшему спокойно стоять у шкафа Бродовскому и, не дойдя до него двух шагов, резко повернулся и выбежал из кабинета.

В наступившей тишине стало слышно, как из приемника вырвались истеричные слова:

«До катастрофы осталось…»

В кабинет вошел секретарь и доложил:

— Федор Федорович, приехал Викентий Александрович Зорин.

— Викентий Александрович? — удивился Сибирцев. — Да зачем же он! Ведь он так плохо себя чувствует!

На пороге появился похудевший, с пожелтевшим лицом, но улыбающийся Зорин.

— Ага, не ждали?

— Викентий Александрович, зачем же вы?

— Пустяки, Федор Федорович, пустяки. Такие «события», — кивнул старик по направлению приемника, — а я буду дома отсиживаться! Не могу, как хотите, не могу. Ведь как интересно-то!

Осторожно поддерживая, Сибирцев подвел Зорина к высокому, стоявшему спинкой к двери креслу и бережно усадил его.

— Напрасно, Викентий Александрович, право напрасно приехали. Вам покой нужен. Удивляюсь просто, как это Анна Семеновна вас выпустила?

Старик сжал рот в плотной улыбке так, что клинышек белоснежной бородки задрался вверх, хитро зажмурил глаза и потянулся к стоящему возле него Сибирцеву. Федор. Федорович наклонился. Зорин доверительно сказал:

— Обманул ее бдительность.

— Вот и напрасно. Она заботится о вашем покое…

— Покой, покой. Ну, хватит обо мне. Покой, нездоров, боитесь расстроить старика. Хватит. Федор Федорович, да вы подумайте, как хорошо быть здесь, со всеми с вами. С молодежью. Смотрите, и Пылаев здесь и Бродовский. Хорошо-то как, а? Ведь успехи у них какие! Один возвращает людей к жизни, другой открыл такое, что… Разве я мог думать… тогда, еще до революции, что мой маленький приборчик… — Зорин опустил голову на палку и украдкой протер глаза. — Хорошо это. Федор Федорович. Мы с вами уже стары. Ой, как стары, а вот они сделали для страны такое! Михаил Николаевич, вы все-все должны мне рассказать. Все подробненько, как там в Славино… Ну, что, — тихонько засмеялся Зорин, — прав старик оказался. То-то же, а то нет, «не поеду!» Петухи! А где же Сергей, Сергей Александрович?

В кабинет вбежал Резниченко с бумагой в руках.

— Вот доказательство того, что Зорин предатель!

Сибирцев шагнул к Резниченко, но было уже поздно. Только теперь Резниченко увидел, что в кресле, спиной к двери, сидит Зорин — и попятился. Зорин приподнялся, опираясь на палку, и повернулся к Резниченко.

— Что вы сказали, Сергей Александрович, доказательство?

— Викентий Александрович, — умоляюще начал Сибирцев, — прошу вас…

— Нет, уж позвольте! — Зорин с быстротой, которой от него никто не ожидал, вырвал бумагу из рук Резниченко.

Академика Зорина Викентия Александровича изысканно вежливо благодарили за то, что, будучи на Международном конгрессе радиофизиологов, он поделился результатами своего открытия, и уведомляли, что «Лига спасения человечества» первую премию в размере 100.000 долларов присуждает ему.

Бумага выскользнула из рук Зорина, сделала петлю в воздухе и плавно легла на пол. Зорин медленно опустился в кресло.

Его тонкие худые пальцы поползли к горлу и сжали его. Голова запрокинулась на спинку кресла.

— Подло! Ах, как подло!

Рука безжизненно упала на подлокотник.

Пылаев бросился к Зорину. Расплескивая из графина воду, Бродовский наполнял стакан. Сибирцев держал палец на кнопке звонка до тех пор, пока не вбежал секретарь.

— Скорую помощь!

— Не надо! — Зорин тяжело поднялся с кресла, и, поддерживаемый Пылаевым, подошел к Резниченко. — Не надо. Я еще достаточно силен, чтобы пережить такое, — академик небрежным жестом указал на Резниченко. — Да, еще силен! Но это тяжело, да, друзья, очень тяжело. Вы счастливее меня, Михаил Николаевич. Да, счастливее. Когда вы будете старым; когда у вас будут ученики, то среди них уже не будет такого, как…

— Викентий Александрович! — Резниченко выкрикнул это с отчаянием и мольбой, но Сибирцев не дал ему закончить.

— Вон! Вон из института!

— Федор Федорович!

— Молчите! Вы… вы смогли сделать такое…

— Я хотел… я думал… для блага Родины.