Защита

Не хотелось даже поднимать руку, чтобы взять чашку. Ничего не хотелось. Совершенно ничего…

А за огромным окном шли прохожие и среди них шла… она, все с теми же подружками. Григорьеву была видна часть улицы и троллейбусная остановка. Григорьев схватил плащ и выскочил из магазина. К остановке подкатил троллейбус, в него уже входили люди. И она сейчас войдет.

Но она не вошла: не ее, наверное, это был троллейбус. Григорьев остановился метрах в пяти, под деревом. Вот странно! Как хотел он раньше ее увидеть, как нужно была ему эта встреча, но нигде не мог он ее встретить. А теперь и встреча не нужна, а она вот, рядом…

Подошел следующий троллейбус, и она вошла в него, самая последняя. Григорьев размял сигарету и зажег спичку.

— Санчо! Санчо! — донеслось до него. Троллейбус ушел, а в его ушах все еще звенело: «Санчо! Санчо!» Это она его звала, а может, и не звала, а просто невольно выкрикнула, заметив его. Наверное, так и было. И он не побежал за троллейбусом, а поплелся по проспекту, разглядывая вывески и рекламы.

Через полтора часа он дошел до своей гостиницы, поднялся на седьмой этаж. И хотя Григорьев не опоздал, его уже ждали. Комиссия вошла в комнату.

— Магнитофонные записи, — сразу же начал один из вошедших, — которые вчера были сделаны нами, мы прокрутили через математическую машину. Для начала делали сравнительный анализ частотных спектров голосов в каждом разговоре. Результат: фонемы речи человека, который вчера говорил здесь, и фонемы речи того существа, так пока условно назовем его, совпадают. Причем совпадение настолько совершенное, что можно сказать — это фонемы одного и того же человека.

— Постойте-ка, — прервал его Григорьев. — Это — правда. Свой голос всегда знаешь хуже других, поэтому до меня не сразу дошло…

— Анализ следующих разговоров показал, что в каждом случае речь велась голосами с совершенно одинаковыми фонемами. Учитывая тот факт, что фонемы человеческого голоса строго индивидуальны, подобно отпечаткам пальцев, можно предположить, что в каждом случае человек говорил по телефону сам с собой.

— Предположить! — хмыкнул Григорьев.

— Даже не предположить. Это — объяснение, которое, впрочем, ставит вопросов во много раз больше, чем их объясняет. Всякому здравомыслящему человеку понятно, что с самим собой разговаривать нельзя. Тем более по телефону. Мы попытались, используя магнитофонные записи, определить расстояние, с которого велся разговор вторым… э-э… существом.

— Что? И такое возможно? — удавился кто-то.

— Возможности техники безграничны.

В это время дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Григорьев.

Дверь чуть приоткрылась, и в проеме появилась смущенная фигура Данилова.

— Можно войти?

— Входи, входи, Анатолий!.. Это мой товарищ — пояснил Григорьев собравшимся.

— Я не один, — сказал Данилов.

— Входите, чего там. Места хватит.

Григорьев подошел к двери и широко распахнул ее. В коридоре, кроме Данилова, стояли: хорошенькая девочка Галя Никонова, ее подруга Любаша и Игорь.

— Ой, сколько тут народу! — смутилась Галя. — Мы не знали, что вы заняты.

— Не волнуйтесь, я не очень-то и занят. Проходите, я сейчас стулья принесу.

Четверо гостей неуверенно и робко вошли в комнату.

Григорьев сбегал за стульями в холл и рассадил вновь прибывших.

Любашин друг тотчас же склонился к Карину. А сама Любаша завела разговор с Даниловым. Анатолий посмотрел на Григорьева, и что-то тоскливое и горькое было в его глазах. Но не злое. Нет, он не злился на Григорьева, он просто жалел себя и презирал. Ведь Галя была неравнодушна к Александру, а он, Данилов, чем-то не подошел. Это он ясно чувствовал и вчера, и сегодня. Особенно сегодня, когда Галя настояла на том чтобы они зашли в гостиницу.

Что-то почувствовал и Григорьев.

— У меня есть сообщение, — сказал представитель телефонной станции. После двенадцати часов нынешнего дня «эффект телефона» исчез.

— Как исчез?! — подпрыгнул на стуле один из членов комиссии. — После двенадцати исчез, а мы до сих пор ничего не знаем!

— Пойду-ка я покурю, — тихо сказал Григорьев. — Сейчас здесь, кажется, запахнет жареным.

— И я с вами, — неожиданно сказала Галя.

— Галя, — спросил Григорьев, — вы разве курите?

— Иногда, — ответила девушка. — А что? Это плохо?

— Лекций о вреде курения вы от меня не услышите Это, конечно, ваше дело.

— И ничего-то во мне тебя не касается? — спросила Галя, переходя вдруг на «ты».

— Это трудный вопрос…

Они дошли до холла и сели в кресла у столика с пепельницей. Александр достал из пачки две сигареты, одну предложил девушке, другую закурил сам. Девушка закашлялась. Нет, курить она не умела.

— Бросьте, Галя, — попросил он. — Не идет вам.

Галя неумело затушила сигарету и сказала:

— Вот и послушалась. Тебя легко слушаться. Почему?

— Это самовнушение. Извини, но ты просто взвинтила себя… Я приехал и уеду, и следа от меня не останется…

— Не понимаю.

— Видишь ли, ты красивая девушка. Таких красивых, наверное, больше и не существует на свете. Знаешь, как я тебя называю?

— Нет.