Защита

– Агент Кеннеди, если вы меня арестуете, я выставлю федеральному правительству иск на десять миллионов долларов. И я выиграю. Выкину к чертям с работы и вас, и вашего директора. Но главный смак всего этого будет для меня в другом – в прерывании судебного процесса по обстоятельствам, не зависящим от стороны защиты. Если вы меня арестуете, суд будет гарантированно прерван. Обвинению придется запросить отсрочку, пока мой клиент будет искать нового защитника, но какие тут нах отсрочки? Судья Пайк в жизни не станет откладывать рассмотрение громкого гангстерского дела с теми же присяжными чуть ли не на год – а примерно столько и уйдет, пока новый адвокат Волчека наберет обороты. Это совершенно исключено. Процесс объявят прерванным, а через годик, когда новый адвокат Волчека успеет подготовиться, приведут к присяге новый состав жюри.

Внезапно Кеннеди будто застыл. Все нервозные подергивания прекратились. Похоже, удар достиг цели.

– Прокуратуре в этом городе здорово урезали бюджет. Как это будет выглядеть, если вдруг всплывет, что окружной прокурор выплачивает огромные суммы какому-то мелкому жулику Арнольду? Агент Кеннеди, ваш консультант по отбору присяжных нелегально шпионит за жюри. Ладно, не возьмусь сказать, в курсе ли была Мириам, как именно он действует, когда нанимала его, но теперь-то она точно знает, что Арнольд умеет читать по губам, – он сам в этом признался. Наверняка вам тоже поведал, что и по моим губам читал. Могу вас заверить, что ни про какую бомбу я не упоминал. Он же не сказал, что своими ушами это слышал, так ведь? А если он читал по губам мои беседы, то с равным успехом читал по губам и присяжных. А это уже оскорбление суда. Оказание воздействия на присяжных. От пяти до десяти, реальный срок. Этот человек шпионил за мной, когда я беседовал с подзащитным. Все, что я говорю мистеру Волчеку в суде, имеет прямое отношение к его уголовному делу. Вряд ли вы убедите судью в обратном. Все, что мы ним обсуждаем, – строго конфиденциально и охраняется привилегией адвокатской тайны в отношении клиента, так что попытка нарушить эту привилегию без судебного ордера, право одобрения которого есть только у Верховного суда, абсолютно незаконна.

Подавшись вперед, я словно гвозди вбивал:

– Так что позвольте мне назвать все своими именами. Вы полагаетесь на свидетельства беспринципного человека, вовлеченного в незаконную деятельность на территории судебного учреждения и нарушающего мою привилегию адвокатской тайны. Человека, который готов загрузить вас любой херней, чтобы показать вам, какой он молодец, – может, его и в федеральные консультанты после такого возьмут? Арестуете меня – покажете себя полным ослом. Что ж, буду не прочь отобрать у вас должность, а у государства – денежки. Так что валяйте, вперед – арестовывайте на здоровье. Выигрывайте за меня дело и делайте меня богатеем.

Я вытянул вперед руки, словно приглашая нацепить на меня наручники. Вид у меня был при этом совершенно уверенный и спокойный – вряд ли кто просек, что на самом-то деле кишки у меня сводит судорогой, а сердце молотит так часто, что вот-вот замрет насовсем.

Кеннеди не двинулся с места.

– Билл, завязывай, – сказал рыжий агент у него из-за спины.

Кеннеди что-то буркнул, недовольно скривив губы. Он все никак не мог прийти к какому-то решению, и это его убивало. Не знаю уж, что тут больше повлияло – его собственная ущербная нерешительность или моя убедительная тирада, – но в итоге он сдался.

– Это еще не конец, мистер Флинн, – буркнул Кеннеди, засовывая ствол обратно в кобуру под мышкой. Несмотря на все свои усилия скрыть волнение, я все же не удержался – облегченно выдохнул.

Руки его упали по швам, и я заметил, как он корябает большой палец указательным.

Повернулся уходить. Едва я опустил протянутые руки обратно на стол, как он вдруг остановился и оглянулся на меня через плечо. Злость и неуверенность словно куда-то девались. С заметно воспрянувшим видом Кеннеди коротко бросил:

– Еще поговорим!

После чего столь же поспешно, как и явились, они исчезли. Я услышал из коридора их приглушенные голоса, а потом глухой металлический звон – кто-то от души пнул по дверям лифта. По лбу у меня ручьями катил пот. Я вытер лицо и почувствовал на щеке какое-то жжение. Увидел, что на руках поблескивают не только пот, но и темные сгустки крови. Артурас, видать, меня все-таки порезал, когда прижимал нож к лицу. Запекшаяся кровь основательно уделала и манжету рубашки. Но это вполне могла быть и кровь с ладони, которой я раздавил стакан с бурбоном.

Плевать три раза. Я опять прорвался. Вот и все дела. Правая рука метнулась к прыгающему в груди сердцу, чтобы угомонить его, и пальцы скользнули по какой-то выпуклости под плотной тканью пиджака. Бумажник. Тот, который я двинул у здоровяка в лимузине – того самого монстра, который чуть не оторвал мне башку. Надо будет заглянуть в этот лопатник. Выяснить, с кем я тогда имел дело. Но рисковать пока не стоит. Когда буду убежден, что остался совсем один и без посторонних глаз, тогда и загляну. Не сейчас, но скоро.