Защитник

Фемистокл подумал о сокровищнице, которую ему показали в первый день. Приятное воспоминание вызвало улыбку. Начальник стражи открыл замок на больших железных дверях, и Фемистокл вошел в комнату с небрежно сваленными в кучи золотом и серебром. Здесь хранилось огромное состояние, равного которому ему еще не приходилось видеть. В тот момент он поймал себя на том, что размышляет, как бы доставить все это в Афины.

При мысли об этом улыбка рассеялась, и он опустошил чашу, не заметив, как ее снова наполнили. Возвращения домой не будет, это было ясно. Каждые несколько дней великий царь вызывал его к себе во дворец, чтобы выставить напоказ перед друзьями, приближенными и родственниками, словно какую-то диковинку, птицу в золотой клетке. Фемистокл верил, что радость молодого царя вполне искренняя. Просто он пришел в последний в своей жизни дом. Больше не будет ни вызовов, ни испытаний, ни триумфов или катастроф – ничего и никогда. Все оставшиеся годы – это вид из дворца и выпитое вино. Он поморщился.

– Не нравится, господин? – спросила рабыня.

Переводчик повторил ее слова скучным, монотонным голосом, который Фемистокл уже начал ненавидеть. Чтобы не чувствовать себя беспомощным, он занимался персидским. Слишком многие знатные друзья царя полагали, что в мире существует только один язык. Они задавали ему вопросы на своем родном языке и принимали оскорбленный вид, когда ему приходилось пожимать плечами или искать писца, который знал греческий.

Фемистокл вздохнул про себя. Он уже знал почти всех их по именам, но эту рабыню видел впервые.

– Все хорошо, – покосился на нее Фемистокл. – Нет, я просто подумал о прошлом.

Она подождала, пока слова будут переведены, вежливо кивнула и отступила. Он выругался себе под нос. Разговаривать в таких условиях просто невозможно. Теперь он ощущал себя таким же одиноким, как и во время путешествия сюда, вот только той отчаянной надежды, которая поддерживала его в пути, уже не было. Никому другому и в голову бы не пришло отправиться в Персию, в самое сердце империи и ее главного города! А вот ему пришло, и теперь он здесь. Как бы все ни складывалось, какие бы силы ни противостояли ему, он никогда не сдавался. Такой ему достался дар – и он побеждал, снова и снова, благодаря этому дару.

Большой план состоял в том, чтобы напомнить Ксерксу о долге, по крайней мере о том долге, как понимал это царь. Фемистокл отдавал себе отчет в том, что дело рискованное, но в отсутствие друзей больше обратиться было некуда. Если все пройдет успешно, можно подумать и о том, как привезти сюда семью. Он огляделся. Последний правитель города жил в этом же роскошном доме. Конечно, он знал имена своих рабов. Наверное, его дети бегали во дворе и в галереях. Однако же в один прекрасный момент его просто не стало – по прихоти царя. Как долго, спрашивал себя Фемистокл, он будет новинкой при царском дворе, прежде чем внимание Ксеркса привлечет кто-то другой. Холодок пробежал у него по спине. Находясь так далеко от дома, Фемистокл твердо знал одно: при всех своих титулах, при всем богатстве ему не уехать отсюда.

Кто-то откашлялся у него за спиной, и он обернулся. Управляющий. Тоже доставшийся в наследство и распоряжавшийся в доме так, как будто это он был здесь хозяином, а Фемистокл – беспокойным гостем. Сейчас он стоял навытяжку, и недоброе предчувствие сжало сердце грека.

– Сатрап Фемистокл, твое присутствие требуется…

– Да, во дворце, у царя… – прервал его Фемистокл, вставая.

Он на мгновение ухватился за спинку стула, сознавая, что немного пьян. Прошло несколько дней с тех пор, как Ксеркс в последний раз выставлял напоказ это чудо Афин и запада, человека, верящего в демократию и другие странные вещи. Наверняка еще одна группа царевых родственников и прихлебателей явилась поглазеть на чужестранца и послушать его чудной язык. Он вздохнул. В прошлый раз гости принесли копье-дори и потребовали показать, как им пользуется гоплит. Это было… Он поежился.

– Твое присутствие… – снова начал управляющий, презрительно скривив рот.

Очевидно, винопийцы не пользовались его расположением.

Фемистокл кивнул, махнул рукой и закрыл один глаз, чтобы убедиться, что не ослеп.

– Иду! – проревел он и подумал, как это глупо – кричать на слуг.

Но что сделано, того не переделаешь. Он вышел. Это все не имело значения.

Царский дворец находился в одном дне езды от первого из новых городов Фемистокла. Ксеркс держал его при себе – большая честь, как ему объяснили. Только это была не свобода. Фемистокл нашел своего коня во дворе оседланным и готовым к поездке. Шестеро стражников терпеливо ожидали его с каменными лицами, и это было странно. В конце концов, на персидских дорогах не было воров. Царевы люди выследили всех и повесили.

Фемистокл вспомнил, как напивался, когда жил в Афинах, и как это было весело. Вино высвобождало в нем склонность к проказам и песням, и если он представлял для кого-то угрозу, то в первую очередь для себя самого, потому что мог ушибиться, свалившись под стол. А вот персидские красные вина нагоняли тоску.