Защитник

На всем протяжении фронта держалась только эта небольшая группа. На правом фланге спартанцы прорвали шеренги персов. Царь Леотихид и его отряд прошли через них, не встретив особого сопротивления, и теперь красные плащи виднелись далеко впереди. На всех остальных участках персы не стали испытывать судьбу и просто-напросто обратились в бегство, спасая собственные жизни. Страх распространился, как чума, и воля к борьбе истаяла.

Преследовать их Ксантипп не мог. Похлопав себя по бедру, он с некоторым удивлением увидел на руке кровь. Полученная рана кровоточила, но никакой боли он не чувствовал. Почему-то это обеспокоило его даже сильнее, чем сама рана. Между тем фаланга продолжала движение, и те, кто шел в задних шеренгах, спешили обагрить оружие кровью, пока их не остановили. Вид отступающих персов пьянил, как крепкий напиток, и греки только смеялись, прибавляя шагу. Некоторые оборачивались и с каким-то благоговением смотрели на павших и раненых. Но добыча убегала, и они продолжали погоню. В считаные мгновения шеренги протопали мимо, и Ксантипп остался наедине с сыновьями.

Бледный как полотно Арифрон опустился на колено. Со стороны могло показаться, что он кланяется отцу. Ксантипп присел рядом с ним и резким рывком оторвал от хитона полоску ткани. По правилам сначала нужно обработать свои раны и только потом заниматься другими. Но конечно же, он не мог смотреть, как истекает кровью сын, и ничего не делать. Конец лоскута не поддавался, и Ксантипп, выругавшись, полоснул мечом.

С другого края поля к ним присоединился Эпикл. Кимон ушел с фалангой, и Ксантипп обрадовался, увидев друга. Сражение еще продолжалось, и персы обратились в бегство по всему фронту. Окружившие их несколько сот греков хотели только одного: поскорее перерезать врагам глотку. Персам не оставили выбора, и некоторые предпочли быстрый конец.

Ловким движением Эпикл взял полоску ткани и, хотя Ксантипп пытался протестовать, перевязал ему ногу. Кровотечение замедлилось.

– Рану нужно будет как следует промыть вином с медом, а потом зашить, – назидательно, словно ребенку, сказал Эпикл. – Она глубокая, но при толике везения и должном уходе к следующему году от нее останется только лишь еще один шрам.

Ксантипп посмотрел на него, но мир поплыл перед глазами, и слова застряли в горле. Он попытался направить Эпикла к сыну. Перикл отрывал еще одну полоску ткани, но его движения напоминали птичьи – быстрые и неловкие, а руки дрожали. У него не было ни опыта, ни знаний. Все, что он мог сделать, – это рвать свой хитон, сворачивать лоскуты и прижимать к ране. Вытирая с лица пот, он измазался кровью. В его огромных глазах заметалась паника, когда на ткани проступило темное пятно.

Застонав от боли, Арифрон перевернулся на спину и уставился в небо. Мир вокруг Ксантиппа перестал качаться, дыхание восстановилось, он поднялся и, прихрамывая, шагнул к сыну. Кровь из его собственной раны уже едва сочилась, хотя в ярко-красной струйке мелькали какие-то темные вкрапления. Но Ксантипп не мог думать о своей боли и странном оцепенении, из-за которого у него разбегались мысли. Он вспомнил о Мильтиаде, который умер много лет назад от такой же раны.

– Дай-ка мне взглянуть, – мягко сказал Эпикл Периклу.

Парень отодвинулся, и Эпикл осмотрел пятно на ребрах Арифрона. Ксантипп напомнил себе, что его друг знает Арифрона всю свою жизнь. Когда-то он тоже носил этого сорванца на плечах и бегал с ним во дворе. Когда Ксантиппа изгнали из Афин, именно Эпикл заботился о мальчиках. И они приняли его. И Арифрон, и Перикл с благоговением следили за Эпиклом, пока он осматривал рану. Но вопреки ожиданию глаза его наполнились печалью. Повернувшись к другу, Эпикл покачал головой. Ксантипп воспринял этот жест как предательство, обман надежды.

Он рванулся к сыну, приподнял его и подтянул к себе на колени.

– Нет, – внезапно охрипшим голосом произнес он. – Ты не умрешь.

– Мне жаль, – прошептал Арифрон и, увидев слезы в глазах отца, забеспокоился. – Что? Плохо?

Ксантипп не мог говорить. Рана была небольшая, но глубокая – меч прошел между ребрами. Кровь текла не останавливаясь.

– Не так уж плохо, – наконец сказал он. – Подождем, пока не прекратится кровотечение, а потом доставим тебя на корабль.

Арифрон расслабился, а вот Перикл, заметивший, как переглянулись отец и Эпикл, заподозрил неладное, и в глазах его заблестели слезы.

– Я… очень горжусь тобой, – сказал Ксантипп. – Я не часто говорю об этом, но это так. Ты ведь знаешь?

– Знаю, – прошептал Арифрон. – И всегда знал.

Он понял. И замер. Ксантипп видел, как он вздохнул и принял то, что понял. Они не могли больше притворяться, что это просто рана.

– Я делал все правильно, – прошептал Арифрон.

Его глаза потемнели, и Ксантипп уже не был уверен, что сын видит его.

– …я старался быть таким, чтобы ты мог мной гордиться.

– Сын мой, я горжусь тобой! Ты лучше меня, клянусь. Ты напоминаешь моего отца.

Ксантипп собрал волю в кулак, хотя его голос дрожал, как у ребенка.

– Знай это, любимый мальчик. Мы еще увидимся. Клянусь тебе всеми богами. Мы увидимся.