– Менвиа отказывалась поверить, что у неё мог родиться такой ребёнок, винила во всём Руахаша, отказывалась признать, что у неё есть сын… – Шидай осуждающе покачал головой. – Может быть, её и можно простить, всё же она не виновата, что её воспитали такой. Но за всю свою жизнь она даже не попыталась измениться. И я не могу её простить. Руахаш тоже остро переживал, принимал все обвинения жены близко к сердцу и в конце концов решил, что боги наказали его за то, что он не имел силы идти избранным путём. И посчитал, что не имеет права быть рядом со своей семьёй и, приняв жреческий сан, ушёл в храм бога Волпадеса.
– И госпожа Менвиа его не остановила? – удивилась Майяри.
– Нет, зачем? Жрецами бога Волпадеса могли быть и женатые мужчины, поэтому она по-прежнему была женой сына рода Вотый. Её это устраивало. Тем более она надеялась в будущем родить «нормального» ребёнка, но Руахаш неожиданно обрёл твёрдость духа и заманить его в постель так и не удалось.
– А господин Ранхаш? – девушка растерялась. – Его отец так и не вернулся к нему?
– Нет, но в отличие от Менвиа он всё же осознал свою неправоту и вину. Через пятьдесят лет после рождения сына. То ли боги просветили, то ли Шерех достучался… Правда, вмешиваться в жизнь уже взрослого сына Руахаш не стал, решив, что права на это уже не имеет, но хотя бы пишет мне и спрашивает, как там сын.
– Часто пишет?
– Каждую неделю.
За столом воцарилось молчание. У Майяри никогда не было родителей, они были мертвы и никак не могли вмешаться в её жизнь, помочь или поддержать. В целом, Майяри и не думала, что в обязанности родителей входит поддержка детей, пока не сбежала из общины на равнину и не увидела другие семьи. Первое время такое отношение казалось ей чем-то сказочным, нереальным, и она даже выискивала подвох. Потом пришёл этап принятия и лёгкой обиды на судьбу: у неё так никогда не было. Обида прошла, сменившись смирением, и Майяри уже просто сочувствовала тем, кто был лишён семейного тепла так же, как и она.
Но родители господина Ранхаша живы. Её родители мертвы, она не может испытывать к ним обиды или осуждения за то, что они оставили её. А господин Ранхаш? Его родители просто бросили его.
– Это нормально, что госпожа Менвиа и господин Руахаш оставили своего сына? – на всякий случай уточнила Майяри.
– Боги, Майяри, конечно же, нет! – раздражённо отозвался Шидай. – Ему и дня не исполнилось, как его родители разбежались в разные стороны, оставив его на слуг и кормилиц. Ирай и Ноэлиша тоже не знали, что с ним делать. Они ожидали… другого внука. Хорошо, что Шерех и Жадала вмешались. Да и вообще весь род Вотый кипел от негодования, даже хотели отречь от семьи незадачливых родителей, но Шерех не позволил. Он считал произошедшее своей виной: недосмотрел, упустил… Не нужно было вообще отпускать Леавишу. Но подобной ошибки он больше не повторил. Иелану, к примеру, он удерживал всеми правдами и неправдами. Видела бы ты, как он изображал больного старика! Ой, чё-то и не вижу, и не слышу, и спина не разгибается, и ноги не ходят. Все суставы, всё нутро болит! – Шидай очень похоже изобразил старческое кряхтение. – Ещё и запретил всем навещать себя, пока Иелана жила в их с Жадалой доме, мол, гляди, и не навещает нас никто. Но своего он добился, – Шидай довольно улыбнулся.
– Но почему родители господина Ранхаша его оставили? Неужели им не было его жаль?
Майяри действительно не понимала. Она побаивалась детей, предпочитала их сторониться, но если бы у неё родился ребёнок, она всегда бы была рядом с ним. Пусть бы даже она была плохой матерью, но своего ребёнка она бы не бросила. Майяри всё ещё помнила, какой слабой была в детстве и как ей не хватало сообразительности, чтобы перехитрить взрослых.
– Им было жаль себя, – отрезал господин Шидай. – На их болячки постоянно дули, а они сами на чужие дуть не научились. Шерех сперва хотел забрать Ранхаша к себе, но Ирай и Ноэлиша возмутились, весь род подняли: не хотели слухов, что они-де о правнуке позаботиться не могут. Шерех войну семей разворачивать не стал, но заставил их принять свои условия. Мол, за Ранхашем будет постоянно присматривать его оборотень. Так рядом с Ранхашем оказался я. Мы тогда с Шерехом ещё друзьями не были, но он присматривал за мной. Всё же я был лучшим другом его сына, да и виноватым он чувствовал себя за то дело… – мужчина тяжело вздохнул и опять окликнул подавальщицу: – Милая, можно ещё дики?
Охранники за соседним столом уставились на лекаря с явным неодобрением.