Защитник 80-го уровня

На главном судебном процессе «узбекского дела», который состоялся в июле 1986 г., в Верховном суде СССР на скамье подсудимых находилось все руководство Министерства хлопкоочистительной промышленности Узбекистана. Все подсудимые полностью признавали свою вину. Не составлял в данном отношении исключения и начальник финансового управления Б. Особенность же состояла в том, что он был единственным обвиняемым, не находившимся под стражей. Объяснялась такая привилегия не почтенным возрастом, а тем, что Б. являлся полным кавалером Ордена Славы.

Поясню. Таким орденом награждался младший воинский состав: рядовые, сержанты, старшины, как сказано в положении об ордене, «за славные подвиги храбрости, мужества и бесстрашия в боях за Советскую Родину». Орден состоял из трех степеней, награждение производилось последовательно: сначала третьей, затем второй и, наконец, первой. Полным кавалером Ордена Славы становился тот, кто трижды совершал подвиг на полях сражений. За четыре кровопролитных года Великой Отечественной войны их было всего 2672 человека. Чтобы оценить это «всего», только одно сравнение – почти в пять раз меньше, чем Героев Советского Союза (11 657).

Завершилось судебное следствие. Прошли прения сторон. Прокурор потребовал для Б. предусмотренный статьей Уголовного кодекса за получение взятки особо ответственным должностным лицом минимум – а он составил восемь лет лишения свободы. Реального.

Объявили перерыв перед последними словами подсудимых. Ко мне подошел Б.:

– Я видел вашу работу в процессе и смелую защитительную речь (я защищал взяткодателя – директора одного хлопкозавода). Может быть, вы посоветуете мне, что сказать в последнем слове?

Это было неожиданно. Последнее слово подсудимых, признающих свою вину, довольно стандартно: раскаиваюсь, не смог противостоять, болен, семья, прошу учесть, смягчить… И вот на меня смотрит с отчаянием в глазах 65-летний седой человек – настоящий герой, защитивший в том числе и меня от уничтожения гитлеровским фашизмом.

Что-то толкнуло в извилины, и я сказал:

– Ваше последнее слово должно состоять из двух фраз: «Я прошел всю войну на передовой и не боялся. А сейчас я боюсь умереть в тюрьме».

Он так и поступил. Только «боюсь» произнес дважды: «…боюсь. Боюсь умереть…»

По форме последнее слово Б. резко отличалось от шаблонных выступлений подельников. В глазах председательствующего я уловил живой проблеск. А может быть, мне показалось. Не могу избавиться от веры в силу слова. Б. получил условный приговор. Один из всех осужденных.

О пользе любви к стихам

Читать стихи в своих речах для адвокатов считается моветоном. Но правила, как известно, ценны исключениями.

В 1989 г. довелось мне представлять газету «Московские новости» и журналиста Наталью Геворкян в деле по иску некоего Евгения Евсеева о защите его чести и достоинства. Одиознейшая, к слову сказать, была личность. В черносотенном «Союзе имени Михаила Архангела»[22] был бы замом по политчасти. Питал поистине зоологическую ненависть к евреям, коих всех перекодировал в сионистов. В 1971 г. опубликовал омерзительную книжку «Фашизм под голубой звездой», чем окончательно размыл и так достаточно широкое понятие «фашизм» в науке, положив начало традиции приклеивать его в качестве оскорбительного ярлыка к любому нелюбимому тем или иным автором политическому движению. Ухитрился не получить докторскую степень аж в застойном 1982 г., поскольку Высшая аттестационная комиссия отказалась утвердить его докторскую диссертацию, усмотрев в ней наличие антисемитских идей. Государственный антисемитизм в СССР существовал де-факто – де-юре царил интернационализм.

В 1989 г. уже пышно цвела перестроечная свобода слова. А свобода – она для всех. Появились националистические организации, зазвучали шовинистические речи. Евсееву также не чинили препятствий для публичных выступлений. Популярная телепрограмма «Взгляд» в мае 1989 г. показала репортаж с антисионистского (читай антисемитского) митинга, организованного Евсеевым в Лужниках. Витийствовал он и перед разными аудиториями. На одной из таких сходок побывала Н. Геворкян и в своей статье назвала Евсеева антисемитом. А он, объяснявший все беды и проблемы страны происками неведомых «сионистов», обиделся, что на фоне маниакально ведущихся им подсчетов процента евреев среди настроенных, по его мнению, антисоветски гуманитариев выглядело особенно комично.

Родился судебный иск. Рассматривался он в Савеловском суде Москвы. Евсеев собрал группу поддержки. Другая часть зала болела за «Московские новости». Вела себя публика неспокойно: живо откликалась на объяснения сторон, комментировала допросы свидетелей, отпускала реплики, когда зачитывались документы. Молодой судье Н., впервые слушавшей такое резонансное дело, с трудом удавалось гасить страсти. Выступил в прениях Евсеев. Слово предоставили мне. От сторонников истца в мой адрес раздались выкрики. Судья сделала замечание, но было по-прежнему шумно. Следовало утихомирить. Рождается мысль. Тут же ее реализую.