Защитник 80-го уровня

Но здравомыслие в данном случае было посрамлено. И немалый вклад в абсолютно несообразное, как покажу дальше, решение суда внес сам Минкин. Он явился в судебное заседание в сопровождении группы поддержки – своих добрых приятелей: режиссера спектакля Леонида Трушкина и директора театра Чехова Виктора Рогова.

Из беседы с Сашей мне нарисовалась такая картина. Июль. Понедельник. 12 часов дня. Жара. Три богемных человека в довольно помятом виде со следами приличного бодуна появляются в зале Тверского районного суда. И ответчик Минкин дает свои объяснения:

– Она напрасно возмутилась. Я не хотел ее оскорбить. Я только пытался объяснить, что нельзя прерывать творческий процесс. Ну, это – как половой акт.

Лица судьи Н., известного синего чулка, и двух старушек – народных заседателей пошли пятнами. Минкин получил замечание за неуважение к суду.

Истица несет бредятину о приписываемом ей песьем происхождении. Но рядом с ней находится представитель-юрист. С этой дамой я уже пересекался в нескольких процессах. Видимо, идейная. Потому как постоянно защищает националистов и державников – ура-патриотов. Так что данная категория дел ей знакома. И она смекает, как слепить хоть что-то похожее на правовую позицию. А иск о защите чести и достоинства может быть удовлетворен, если будет доказано, что распространенные о человеке сведения, во-первых, его порочат и, во-вторых, ложны.

И вот рождается такая обращенная к суду конструкция, честно скажу, не лишенная изобретательности:

– Слуга Раневской Яшка охарактеризован в рецензии как хам, негодяй, лизоблюд. И называя истицу его внучкой, ответчик тем самым переносит на нее эти скверные качества. Опорочение налицо.

Суд требование удовлетворяет и пишет в своем решении: «Признать, что высказывание «Яшкина внучка» оскорбляет истицу и является ложным. Опубликовать в журнале «Огонек» опровержение не соответствующих действительности сведений».

Изучив материалы дела, я сказал потрясенному своим походом в суд Минкину:

– Вот видите: у вас в статье театр, а у нас в суде свой театр.

И являться туда надо с адвокатом.

Сел писать жалобу в Мосгорсуд. Конечно, отметил, что перед нами не сведения, которые могут проверяться на истинность-ложность, а метафора, выражающая оценку автором поведения истицы. Подпустил иронии: «Как констатация факта решение суда, разумеется, неколебимо, ибо живой человек не может быть близким родственником литературного персонажа».

Но такая аргументация могла сама по себе на отмену решения и не сработать. Четко разграничивать фактологические и оценочные суждения наши суды стали только в 2005 г. После постановлений Европейского суда и разъяснений на сей счет Пленума Верховного суда РФ. А ранее практика складывалась весьма противоречиво.

Главным был другой кассационный довод. Напомню: 1990 г. – хоть и агонизирующий, но все еще коммуно-советский режим. Советская власть косо смотрела на частную жизнь, все в стране должно было быть под контролем государства. Влезло государство и в разрешение гражданским судом частноправовых споров.

Доказывание в гражданском процессе Гражданский процессуальный кодекс предписывал строить так же, как и по уголовным делам: суд не должен был быть только арбитром в споре между сторонами – истцом и ответчиком, ему следовало самостоятельно искать по делу истину на основе принципа полного, объективного и всестороннего исследования всех материалов дела.

В нарушении этого принципа я в своей жалобе и уличал суд первой инстанции: «В исковом заявлении Яшка и Шариков, а в судебном решении только Яшка, о Шарикове суд забыл. Нарушен важнейший принцип гражданского судопроизводства. Верните в процесс Полиграфа Полиграфовича!»

Московский городской суд со мной соглашается и возвращает дело на новое рассмотрение. Минкин уговорил меня взять его в повторное судебное разбирательство (обычно я в процесс доверителей не беру, толку от них никакого – могут только навредить).

Истица вновь упирала на песье происхождение, ее представитель повторяла перенос Яшкиных качеств на доверительницу. Я говорил о метафорическом высказывании, не подлежащем проверке на соответствие какой-либо действительности, о праве журналиста на собственную оценку непосредственно воспринятого им события. При этом возразил истице: она ошибается, считая себя опороченной, ей вовсе не приписывается собачья родословная, ведь Шариков – не Шарик, он не пес, а человек. Саша взволнованно зашептал мне в ухо:

– Генри Маркович, вы не правы: Шарик – милый, добрый пес, сравнение с ним не может порочить. Плохой не Шарик, а Шариков!

Что могу сказать? Содержание «Собачьего сердца», конечно, говорило о правоте Саши. Но не в «судебном театре». Иск был отклонен.

Суть в доминанте