За окном клубится метель, а мы лежим, прижавшись друг к другу. В тусклом мерцании приглушённого светильника её лицо кажется особенно хрупким. Не верится порой, что под этой мягкой оболочкой прячется стальной стержень воительницы.
Мои пальцы ласково скользят по её щеке, очерчивая скулу. Девушка ловит мою ладонь и, сжав, несмело подносит к губам.
Обычно Драгана не позволяет себе казаться слабой или ранимой, но сейчас, здесь со мной она может стать просто женщиной. Мы оба знаем, что я бережно сохраню её тайну.
Она начинает говорить, смотря куда-то в угол комнаты.
— Знаешь, когда я потеряла своего мужа, я думала, хуже уже быть не может. Эта пустота внутри, чувство вины за то, что выжила… они разрывали меня на части. Я хотела умереть там вместе с ним, но меня спасли. И я возненавидела себя за это! Я выжила и этим предала его память.
Она хмурится.
— А теперь я вижу ту же бездну в твоих глазах и понимаю, эта боль мне знакома. Прекрасно понимаю, каково тебе сейчас. Будто внутри тебя зияет глубокая дыра, и нет ничего, за что можно ухватиться, чтобы не сорваться туда. Знай, ты не одинок в этой скорби. Я с тобой. Здесь. Со временем раны заживут, останутся шрамы.
Драгана проводит рукой по обгорелой зарубцевавшейся коже на моей груди — на месте ожога, оставшегося от луча плазмы. К утру и этот след исчезнет.
— Многие думают, что шрамы — символ испытанной боли, но я считаю иначе. Шрамы говорят нам о том, что было до них. Они напоминают не о том, что мы потеряли, а о том, что нам было что терять.
— Спасибо, что ты есть у меня, — после долгой паузы отвечаю я.
Мы ещё долго лежим, переплетя пальцы, пока я не забываюсь беспокойным сном. Однако даже сквозь вязкую дрёму ощущаю её тепло рядом с собой. Я благодарен, что она разделяет мою боль этой страшной ночью.
Мне есть, что терять и есть, за что драться.
Глава 16
Я просыпаюсь гораздо позже, чем должен был. Сон никак не хотел отпускать меня из своих липких объятий. В тёмной комнате пусто и неподвижно. Снаружи доносится негромкий повседневный шум. События вчерашнего дня кажутся глупой выдумкой, но прятать голову в песок совершенно бессмысленно.
Хрустнув шеей, я встаю с кровати и направляюсь в санитарный блок. Попеременно горячий и холодный душ тонизирует тело, возвращая ясность мыслям.
В запотевшем зеркале сперва не узнаю себя и после долгого изучения собственных габаритов понимаю, что вновь подрос. Будучи Новой сейчас я на голову выше себя до прихода Сопряжения, а ведь и так был отнюдь не мелкого роста. Да и торс раздался в плечах. На протеиновых батончиках и курице так далеко не уедешь.
Со вздохом возвращаюсь в комнату и вытаскиваю из кольца пару револьверов Горгоны. Оба из серебристого металла с чернённой ребристой рукояткой. Из необычного только изображение розы, выгравированное на барабане и рукояти. По ней же бегут самые настоящие шипастые стебли цветка. Не рисунок, а живые, материальные побеги. Они обвивают в том числе ствол. Различие между оружием сугубо стилистическое: рукоять одного покрыта чёрной розой, рукоять второго — красной.
Откинув барабан, впервые с интересом рассматриваю внутренне устройство. Как таковым барабаном это назвать нельзя — нет ни камор, ни храповика, ни экстрактора. Вместо этого одно массивное углубление, куда вставлено что-то вроде картриджа — батарейки. К моему удивлению, оно тоже имеет различные ступени, как и обычные патроны.
Вероятно, разные энергетические смеси в плазменных боеприпасах могут иметь разную концентрацию, температуру или стабильность, создавать различные уровни теплового воздействия. Отсюда разное содержание энергии в единице объёма, поэтому при выстреле высвобождается бóльшая мощность, что делает его более разрушительным.