Защитники людей

Ночь за мощными бревенчатыми стенами была особой, таежной, какой нигде, кроме как в этих краях, не увидеть. Темное небо, будто огромный зверь, улеглось на тайгу. И спал этот зверь чутко, помаргивая бесчисленными острыми глазками звезд, потому ни одно живое существо не смело шевельнуться или подать голос. Великая тишина стояла в мире.

Ион Робуст, в тысячный раз, наверное, прошагав от стены до стены, остановился наконец у окна, заложил руки за спину.

– Как глупо вышло-то, а? – бесцветно выговорил он. – Даже и надеяться не смел, что после стольких лет… встречу здесь соотечественника. И уж никак не думал, что встреча окажется такой… Почему все случилось – так, как случилось? Черт бы его побрал, этого недоноска, Рысака плешивого…

– Вперво, – раздался голос позади Иона, – дурно отзываться о покойных не принято – ни здесь, ни у нас…

Ион Робуст дернулся с места и снова зашагал по комнате.

– О покойных!.. – зло усмехнулся он. – Вы бы сказали еще, ваше превосходительство: «о павших»! Покойный! Жмурик он, вот и весь ему почет. Жил мелко и помер мелко. От страха в беспамятство впал, да так и не пришел в себя. Лежит теперь в простынку завернутый, стынет на снегу…

Олег Гай Трегрей полулежал в громадном – по специальному заказу для Ивана Ивановича Ломового делали – кресле. Ноги Олега укрывала тяжелая медвежья шуба. Был Олег очень бледен и в черной форменной рубашке дружинника на пару размеров больше выглядел сильно похудевшим. Рассеченную бровь его закрывала белая полоска медицинского пластыря. Такая же полоска была наклеена понизу на левом ухе, лишенном мочки.

– Защищаете этого… покойного, ваше превосходительство, – недовольно выговорил Ион. – А ведь через его подлость едва жизни не лишились. Если б не посчастливилось дернуться вам в последний момент, пуля как раз бы в голову пришлась. Здешние ребята – из охотничьих семей, стрелять обучены. С малолетства белок в глаз бьют.

– В том, что и я, и наши с вами соратники едва жизней не лишились, вовсе не бедолага журналист виноват, – не согласился Олег. – Я пытался вашим руководам объяснить разницу между законом и самовластью, а они меня слушать не стали. А коли и стали бы слушать – поняли бы? Да и вы сами… не забыли ту разницу?

Обиженно вскинулся Ион Робуст:

– Не надо так, ваше превосходительство! Ничего я не забыл. Все я понимаю.

– Отчего ж тогда понимание это своим парням не привили?

– Да от того, ваше превосходительство…

– Не называйте меня так, я ведь вам говорил уже!.. – подняв руку, перебил его Олег.

Ион улыбнулся и тихо проговорил:

– Не нравится, не буду. Только… как произнесу это «ваше превосходительство», закрою глаза… кажется, будто дома.

– Мы не дома, – жестковато заметил Олег.

– Не дома, – со вздохом повторил Ион.

– Осмелюсь предложить, капрал Ион Робуст, перейти на «ты». Брудершафт пить не будем, ни к чему нам эти церемонии.

– Как вам… как тебе угодно…

Беседа их длилась уже третий час. Сначала они – пока еще ехали в лагерь – прощупывали друг друга ничего не значащими вопросами, точно не веря, что судьба, закинувшая их когда-то по одиночке в один уголок чужого мира, наконец-то смилостивилась, сведя вместе. Лишь оставшись наедине, осмелились говорить друг с другом прямо. О чем они вели тогда беседу? А о чем еще могут говорить два земляка, нечаянно перехлестнутые на чужбине? О Родине, конечно. О доме.

Постепенно разговор перетек в иное русло…

– Самовластье, говоришь?.. – произнес капрал Ион Робуст, остановившись напротив Олега. – И закон, говоришь… Закон здесь сам по себе ничего не значит, ты сам об этом прекрасно осведомлен. Закон здесь – удобное орудие в чьих-либо руках. И потому доверия к такому закону у людей нет. А что у них есть – так это неизбывная тоска по Всеобщей Справедливости. Страстное желание чувствовать себя защищенными. Всеобщая Справедливость, Олег, она превыше закона. С ней нельзя договориться, ее невозможно обойти или купить…

Олег покачал головой.

– Самовластье – суть терроризм, – сказал он.

Тяжело ступая, Ион отошел к противоположной стене, опустился на широкий диван, крытый звериными шкурами. Жалобно скрипнули диванные ножки.

– Самовластье!.. – повторил Ион, – терроризм!.. Да что угодно можешь говорить, но факт остается фактом: здесь людям, кроме как на таких, как мы, надеяться не на кого. Я уже почти четверть века здесь… Я знаю… Уж кому, как не мне, знать, что такое здешняя власть и какими принципами она руководствуется…

– Знаешь, а снова туда стремишься, – тихо сказал Олег.

– А что мне еще остается делать? – проговорил Ион, и Трегрей даже вздрогнул, ощутив прорвавшуюся с этими словами тоску. – В местной биомассе редко-редко, но можно откопать настоящих людей. Ради них хотя бы стоит попытаться.

– Ты говоришь так, будто вовсе не уверен в успехе своего предприятия, – заметил Олег. И странное удовлетворение прочиталось в его голосе.

Ион Робуст надолго замолчал.