– Профукали, значит, мы свой шанс жить по-человечески, – проговорил Двуха. – Теперь как у вас у нас уже никогда, что ли, не будет?
– Почему же? – проговорил Олег. – Еще три года назад никто здесь и понятия не имел о Столпе Величия Духа. А теперь… Сколько наших соратников постигло первую ступень Столпа и вышло на вторую?.. И каждый из них способен совершить подвиг. Потому что отчетливо понимает: во имя чего этот подвиг должен быть совершен.
– Выходит, – произнес Женя Сомик, почесывая нос, – у нас новое дворянство зарождается? Такое… правильное. Истинное, вернее. Только что-то очень уж активно это новое дворянство давят…
– Ничего странного, – сказал Трегрей. – Ваша реальность сопротивляется чужеродному для себя элементу. Все так, как и должно быть.
– То есть? – глянул на него Двуха.
– Как формируется истинное дворянство? Элита человечества? Только в условиях излома, серьезного напряжения физических и психологических сил и способностей, при котором каждый потенциальный дворянин непременно должен проявить весь свой ценностный аппарат. Понять и показать, что для него действительно важно, что он считает допустимым и предпочтительным, а на что не пойдет ни при каких обстоятельствах.
– А я вот что вам скажу, – бухнул вдруг Двуха, – давно уже хотел сказать… Пока это новое дворянство формироваться будет – сколько простых человечков сгинет ни за что, а? Таких, как батька мой? Которых система наша поганая в самую вонючую дыру жизни загоняет, откуда возврата нет? Которые никому на хрен не нужны? Пока мы это… в условиях излома свой… ценностный аппарат проявляем – вокруг нас все своим чередом идет. Ну, мы, допустим, по совести и закону жить пытаемся. А другие? С кем нас судьба не столкнула? В их-то жизнь мы не вмешиваемся…
– В том-то и дело, что нас на всех не хватит. Пока… – встрял было Сомик.
– И еще! – перебил его Игорь. – Мне вот эти разговоры про новое дворянство как-то… душу царапают. Всегда терпеть не мог тех, кто выше других себя считает, даже когда они действительно сильнее, умнее, благороднее. Я сейчас не о вас… не о нас… – поспешил поправиться он. – Какой из меня дворянин? Я из этих… – Двуха указал назад, туда, где уже едва виднелась на горизонте свалка, похожая издали на мутную тучу, тяжко осевшую на землю. – Плоть от плоти, кровь от крови, как говорится…
– Мы не защитники людей, – выслушав Двуху, коротко проговорил Олег.
– А почему?
– Потому что в любой из существующих систем оные рано или поздно превращаются в обыкновенных террористов.
Двуха хотел и на это возразить, но вдруг осекся. Набычился, втянув голову в плечи, задумался над сказанным…
– А я ничего против того, чтобы в новое дворянство войти, не имею, – высказался Сомик. – Мир ждет от нас ратных подвигов? Так тому и быть…
– Вестимо, – усмехнулся Олег.
– Ну и ладно, – закончил Женя. – Про гостиницу больше не заикаемся. Подвиги – значит, подвиги.
Тусклый утренний свет пропитывал небо, как влага – рыхлую бумагу. Одна за другой стали позвякивать лесные птицы, и быстро сгущающееся это звяканье почему-то наводило на мысль о бое капель стеклянного дождя по стеклянным же листьям.
Костя, приподнявшись, в который раз посмотрел на часы. Была еще только половина пятого. До условленного момента оставалось пятнадцать минут. Возбуждение предстоящей битвы закопошилось под грудью, щекоча, поползло к горлу. «Скоро, уже скоро… – мысленно проговорил он, обращаясь к самому себе. – Совсем немного потерпеть…»
Позади него раздался скрипучий шорох, глухо щелкнула ветка, сломанная где-то в гуще желто-красного ковра опавшей листвы.
Он обернулся.
Закопавшиеся в пестрой листве так, что видны были только плечи и руки, семнадцатилетние меньшие дружинники – Заяц и Шатун – одновременно подняли головы. На лицах дружинников Костя увидел то же возбужденное ожидание, что чувствовал сам. Он подмигнул парням – мол, недолго еще лежать. И показал на пальцах – сколько именно.
Затем Костя перевел взгляд на бело просвечивающий сквозь древесные стволы недалекий коттедж, стоявший на самом краю небольшого поселка. Тихо и спокойно было в этом коттедже, мощном, двухэтажном, тесно окруженном металлическим глухим забором. Очень не похож был коттедж на прочие поселковые дома – низенькие, отделенные друг от друга внушительными пространствами огородов, скорее обозначенных, чем защищенных жиденькими оградами. Там, в этих домах, уже закипала дневная жизнь: перекликались одинокие и редкие голоса, клекотали куры, постанывали утробно коровы да время от времени разрывающе хрипло вскрикивали петухи.
А в коттедже еще спали.
«Ничего, – подумал Костя, разминая затекшие от холода и долгого лежания плечи, – сейчас мы вам устроим… утреннюю гимнастику…»
«Вот она! – мелькнула под этой мыслью другая, нечаянная, сама собой возникшая. – Вот она, настоящая жизнь! Правильная жизнь. О которой так долго мечтал. Вернее, и не мечтал уже…»