Защитники людей

Олег снова останавливается. Прикрывая глаза ладонью, смотрит на солнце, но и оно теперь кажется не таким, как всегда, – каким-то неживым, словно застрявшим в голубизне безветренного неба. И голубизна эта – как тут же замечает Олег – тоже не такая. Она свободна от прозрачной паутины пневмотуннелей, она беззвучна и неподвижна. Олег оборачивается туда, где должна возвышаться над окрестными домами гигантская статуя Государя, – и не видит там ничего, кроме навечно отвердевшей небесной голубизны.

Крыло мгновенного страха, как тень от пролетевшей птицы, скользит по лицу Олега.

Он вдруг понимает: этот город – вовсе не тот, в котором он родился. И даже не слепок с памяти детства, того времени, когда еще не была воздвигнута статуя и проект системы пневмотуннелей только-только начал воплощаться в жизнь. Этот город – вообще не город. Больше похоже на декорации, лишенные движения жизни. Но зачем они понадобились, эти декорации?.. Вернее, зачем он, Олег Гай Трегрей, оказался здесь, среди них?

Он движется дальше, единственное живое пятнышко посреди мертвой тишины и оцепенения.

Внезапно еще одна пощечина страха впивается в лицо: если этот город – не город, может быть, и он сам – не он?

Олег подбегает к одной из витрин, еще издалека высматривая там свое отражение.

Витрина не отражает его.

Вместо этого Олег видит в полутьме, там, за стеклом, людей, много-много людей, они стоят неподвижно и тесно, словно манекены, и непонятно даже, одеты они или нет, – так причудливо окутывает их полутьма.

Так вот куда они спрятаны, все люди!

Олег застывает у витрины, прижавшись лбом к стеклу, приложив ладони лодочками к вискам. Остановившееся солнце печет затылок и спину, а лоб и ребра ладоней покалывает холодом, как будто стекло – никакое не стекло, а четырехугольный кусок прозрачного льда.

А люди молча смотрят из полутьмы, не на Олега смотрят, и не прямо перед собой, а на что-то… что могут видеть только они, и никто, кроме них, видеть не может. Это он понимает так отчетливо, что его даже не подмывает обернуться.

Он отступает на шаг и идет дальше – вдоль витрин, этаких мертвецких аквариумов, наполненных притиснутыми друг к другу бледными телами, наполовину утопленными в ледяной темноте. Идет по залитой солнцем брусчатке, то прикрывая глаза от яркого света, то опять ныряя взглядом во мрак застеколья.

И внезапно останавливается – пройдя три или четыре витрины. Лицо одного из тех… за стеклом, кажется ему знакомым.

Никита?..

Да, это Никита Ломов, это он. Только вот выглядит он теперь… словно кто-то долго-долго стирал с его лица, с его тела, из его разума прожитые годы, словно кто-то тщательно вымачивал его в неподвижных водах забвения – вот как выглядит теперь Никита Ломов.

И, увидев и узнав его, Олег понимает, кого еще ему предстоит тут встретить. Он уже готов идти к следующей витрине, но, лишь отведя взгляд от Никиты, осознает, что не надо больше никуда ходить.

Все они здесь. Стоят рядом с Никитой.

И писатель Гога, и старший прапорщик ППС Николай Переверзев, и директор детского дома № 4 Мария Семеновна… И Света Глазова.

А рядом со Светой помещается какой-то малорослый чернявый пацаненок с выпуклыми глазами, похожими на спелую черешню. Пацаненок не знаком Олегу, но Олег по странному наитию не сомневается, что он, чернявый малолетка, вовсе не случайно оказался здесь. Он – с ними, с Никитой, Гогой, Марией Семеновной, Переверзевым и Светой.

И уверенность еще кое в чем поднимается в Олеге. Эти люди знают что-то, что должен теперь узнать и сам Олег. Только вот что именно – ему пока не открылось.

Почти неуловимый шелестящий звук заставляет его обернуться.

И за короткий этот миг – пока он оборачивался от мертвенных темных витрин – весь мир преображается. Сразу, моментально, наполняется разнородным пестрым шумом, как большой шар – тугой струей сжатого воздуха. Проспект становится широким, необозримо широким, таким, что не видно его краев – темных витрин по ту сторону. Гомонящая толпа теперь бурлит вокруг замершего Олега, толпа говорит, смеется, кричит, кашляет, беспрестанно и бесконечно движется. Она живая, эта толпа, – это Олег понимает сразу. Он поднимает голову: солнце тронулось с места, и небо ожило. Шипя, растут из ниоткуда извилистые ленты пневмотуннелей, их уже много, так много, как не бывает в действительности, но почему-то неба, одно за другим рождающего пушистые облака, они не заслоняют. И тянется вверх возводимая с небывалой быстротой невидимыми строителями гигантская статуя Государя.

Олег разворачивается к витринам, страшась, что они исчезли, что их поглотило шумное людское море.

Но витрины на месте. То есть, не совсем на месте…

Это трудно объяснить, так бывает только во сне – объект вроде и прямо перед тобой, но в то же самое время ты видишь его словно откуда-то сверху, целиком, сколь огромен бы этот объект ни был.

И Олег видит: темные витрины окружают… нет, скорее, держат весь этот необъятный разноголосо шумный проспект… нет, не проспект, а весь мир… и, быть может, и всю Вселенную…