Защитники прошлого

Наша гостиница была совсем рядом и мы поспешили было туда, но я не удержался и уговорил нашу компанию посетить соборную площадь. И собор и площадь не слишком сильно изменились за не прошедшие еще семьдесят лет, вот только красно-белые флаги с черной свастикой были здесь лишними и мы вернулись в гостиницу. Надо было еще отоспаться, ведь утром нас ждала долгая дорога до Варшавы. Но в гостинице нас ждал сюрприз. Там, в фойе на бархатной кушетке, нас уже ждал мужчина неопределенного возраста и столь же неопределенной внешности. Даже если бы его голову не венчала классическая шляпа борсолино, а глаза не ввинчивались бы в нас острыми буравчиками, я бы все равно догадался, в какой организации он служит. Казалось, он только что сошел с экрана старого черно-белого фильма про войну. Да и сам он был каким-то черно-белым, незаметным, как и полагалось при его профессии. Мужчина встал нам навстречу и выдал длинную фразу, начинающуюся словами "Guten Abend…22" После еще пары-тройки фраз Юрген протянул ему сопроводительные бумаги из Аненэрбе и у меня стало холодно в груди. Сейчас гестаповец потребует наши аусвайсы и сразу определит фальшивку. К счастью, до этого дело не дошло. Вместо проверки документов он повернулся ко мне и прищурился.

– Николай Сидоренко? – спросил гестаповец, подозрительно правильно выговаривая имя и фамилию.

– Николай Венедиктович Сидоренко – поправил его я.

Моя догадка подтвердилась.

– А вам известно, господин Сидоренко… – начал он довольно правильным русским языком, даже не переврав ударения – Известно ли вам, что обслуживавшая вас час назад Ядвига Ружинская давно находится под нашим наблюдением… Так же как те евреи, которых она скрывает. Точнее – скрывала. И вот что мне интересно… Вроде бы вам ясно дано было понять… Между прочем, мы вас даже ждали в нашей скромной службе, да так и не дождались. Нехорошо, Николай Венедиктович, нехорошо.

Боюсь, что судьба бедной Ядзи и тех, кого она укрывала, уже не зависела от нас. А вот моя судьба была мне не безразлична. Поэтому следовало немедленно соврать что-либо правдоподобное, но ничего, к сожалению, не приходило в голову. Гестаповец, внимательно смотревший на меня в упор, внезапно скосил глаза в сторону. Посмотреть туда было бы неразумным, но я не сомневался, что он был здесь далеко не один. Следовало что-то сказать и я решился.

– Боюсь что вы, господин… – я сделал паузу, так и не дождался подсказки и продолжил – Боюсь, что вы не до конца понимаете положение. Видите ли, наша совместная с господами Эберхардом и Кауфманом работа настолько важна для Германии, что любое наше вмешательство в мелкие местные интриги было бы расценено как предательство дела Рейха.

– Вы очень трепетно относитесь к будущему нашего Рейха, господин Сидоренко – он усмехнулся – Даже немного странно для славянина. Впрочем, на славянина вы не слишком похожи.

– Поскреби русского – найдешь татарина – хладнокровно, как мне показалось, отпарировал я.

– Хорошо, если только татарина – многозначительно сказал гестаповец.

– А кого вы ожидали обнаружить, не немца же? – я пошел в наступление.

– Да уж точно не немца.

Было похоже, что ему очень хочется заняться нами всерьез, но аккуратный росчерк Гиммлера встал между нами и подвалами познанского Гестапо и черно-белый человек вынужден был нас покинуть, так и не сообразив, а может и побоявшись, потребовать наши паспорта. Можно было однако не сомневаться, что соответствующая телеграмма будет немедленно направлена в штаб-квартиру СД на Вильгельмштрассе. Нам оставалось только не медлить и выполнить свою задачу прежде, чем до нас доберутся люди того же Гиммлера.

Дорога от Познани до Варшавы на завтрашний день заняла у нас часов шесть и обошлась без приключений. Вот только я заметил. что патрульные на блокпостах, пропустив наш "Опель", тут же бросались в караульную будку. Не исключено было, что их предупредили из познаньского Гестапо и теперь наш путь отслеживают звонки по телефону. Если бы не эта познаньская история, то нам бы стоило подготовиться, разведать подходы к Гетто и найти нужных людей. Но теперь ни на что подобное у нас не было времени и приходилось переть напролом.