Защитники прошлого

– Не знаю даже, как и объяснить – говорит он – Вот ты попробуй, к примеру, дать одну и ту же книжку-раскраску двум разным детям. Один из них поначалу начнет раскрашивать, но ему быстро надоест оставаться в рамках уже проведенных линий и его карандаш вырвется за пределы контура, создавая самые неожиданные дополнения к рисунку. Другой же ребенок будет аккуратно, высунув от усердия язык, заполнять цветным карандашом тонко очерченный контур, придавая ему и цвет и жизнь и не вылезая ни на миллиметр за линию рисунка. Ни один из них не ущербен, оба они необходимы этому миру. Из первых вырастают такие как твой толстяк Рои, ну а из вторых – такие как я. Историки. Ты понимаешь, Арье? Дай же мне заполнить цветом мой рисунок.

Я понимаю и не понимаю… Он же мог отказаться, не пойти на безнадежный штурм Латруна. Наверное, история бы это вытерпела. Но Карстен решил заполнить свой контур, наполнить его цветом и жизнью. Своей жизнью. Поменять долгую жизнь на быстрые пять лет. Каково это? Он отдал десятилетия жизни вовсе не за пару лет в партизанской землянке, в голодной послевоенной Европе и в жаркой от хамсинов стране. Нет, он отдал их за счастье быть с любимой женщиной и увидеть рожденных ею для него детей. Тебе ли не понять его, Арье? Ведь это ты был готов остаться со своей любимой в далеком средневековье, стать сотником детинца и умереть от печенежской стрелы или от неизлечимой простуды, не дожив до сорока лет. И ты тоже был бы счастлив и не о чем бы не жалел.

Права была Веда, прав и Рои с его непонятными формулами. Время, это совсем не то что мы думаем и прошлое не ушло, оно с нами, ведь мы даже порой можем туда попасть. Поэтому, те кого мы любим не умерли, они безумно далеко от нас, но они живы. Вот и Карстен остался там, в далеком далеке, глубоко "внизу", но он вовсе не умер. Он жив и сейчас, там в марте 43-го, и рядом с ним его Саша. Пока живу, пока помню, они так и будут идти по белорусскому лесу, взявшись за руки и улыбаясь друг-другу.