Защитники прошлого

Мы с Аней снова сидим в том-же маленьком кафе за круглым столиком и снова субботний полдень. Только сейчас не прохладный декабрь, а жаркий июнь и полуденное солнце раскаляет асфальт. И еще – с нами нет Карстена. Подходит Майя и молча садится за столик, кивнув нам. Женщины пьют прохладный, свежевыжатый грейпфрутовый сок, а я верчу в руках маленькую чашечку эспрессо. В глазах Майи миллион вопросов, а в моей бедной голове копошатся ответы. Но отвечать нельзя, ведь и я и Аня, мы оба подписаны под многочисленными разноцветными бумажками, лежащими сейчас в сейфе у Эйтана. Поэтому говорит Майя.

– Да – подтверждает она – Белобржецкие появились в отряде Бельских в марте 43-го. Откуда они возникли? Что с ними было до этого? Никто ничего о них не знал, а они не рассказывали. Братья Бельские принимали в свой отряд всех евреев, нашлось место и для них. Лишь много позже Саша рассказала детям, что бежала из Варшавского гетто. Но какое это имеет отношение к нашему Карстену?

Она заглядывает мне в глаза, требовательно и с надеждой. Врать не хочется, а рассказывать я не имею права и поэтому просто молчу.

– После смерти мужа Саша жила в кибуце "Лохамей-ха-Гетаот76" еще пару лет, а потом снова вышла замуж за архитектора из Тель-Авива и переехала с детьми к нему. Она всю жизнь утверждала, что Белобржецкий предвидел свою смерть и взял с нее клятву, что она снова выйдет замуж, если он погибнет. Все, разумеется, полагали, что она просто оправдывает свое второе замужество, и делали вид, что верят ей. Во втором браке она родила дочку, но у девочки была другая фамилия. А сама Саша так и осталась Белобржецкoй по первому мужу.

– Нет, то была ее девичья фамилия – поправляю я ее.

– Тебе Карстен рассказал, да? – спрашивает Майя.

Я не отвечаю.

– Эрик Янике вырос – продолжает она – Он стал архитектором, как отчим, но не смог найти работу в Израиле и переехал жить в Австрию. Там он обзавелся семьей и домом, но не забыл Израиль и приезжал сюда почти каждый год. Последний раз он вернулся к нам в начале октября 73-го, на второй день войны Судного дня. А на следующий день он погиб в ночном бою на Голанских высотах. Его сын, отец нашего Карстена, продолжал приезжать в Израиль, хотя и не каждый год. Как он погиб, ты знаешь, похоже у Янике это традиция.

Мы долго молчим. Кем они были, эти Янике, эта цепочка странных и таких разных людей? Эсэсовец-садист родил будущего кибуцника и погиб от моей руки в IX-м веке. Кибуцник родил европейца и отдал жизнь за Израиль. Европеец родил историка и погиб, спасая мозамбикских детей. Историк пошел за своей любовью и пал, сражаясь за свободу страны своих детей за полсотни лет до своего рождения. Он замкнул круг, но ведь что-то же осталось? Мне хочется думать, что Веда права и прошлое не уходит. В этом вечном прошлом навсегда остался жить Карстен Янике, Карстен Белобржецкий и мой друг. Я не смогу его навестить – время этого не потерпит. Ладно, тогда я буду его помнить и он не исчезнет… "Все правильно!" – говорит мне Карстен, приветливо машет рукой, поворачивается и бежит, догоняя ушедшую вперед Сашу…

Мы провожаем Майю до ее дома в Северном Яффо. Уже взявшись за ручку двери, она оборачивается и тихо спрашивает:

– Он погиб?

– Нет – говорю я, наплевав на все разноцветные бумажки – Он жив. Вот только… Он не сможет вернуться.

– Я не знаю… – бормочет Майя – Вы же мне ничего не рассказываете. Вам нельзя, да? Чертова секретность. Скажите только одно… Пожалуйста… Мне надо знать. Эрик Янике был сыном Карстена Белобржецкого?

– Нет! – теперь не выдерживает Аня – Он был его дедом…

Я часто думаю о Карстене. Иногда мне не спится и я вспоминаю, вспоминаю… Там, под Налибоками у нас состоялся с ним последний разговор. Помню, как я притянул его за плечи, взглянул прямо в знакомые серые глаза и спросил:

– Ты же историк, верно? Так скажи, что стало с Карстеном Белобржецким?

Он долго молчит, как будто не слышал вопроса, а, может быть, просто делает вид, что не расслышал. Потом он говорит:

– Белобржецкий погиб при штурме Латруна77, 24-го мая 1948-го года.

Наверное, ему следовало сказать не "погиб", а "погибнет", ведь сейчас еще только март 43-го. Дело даже не в том, что для него это история. Нет, не поэтому, ведь историю тоже можно поменять. Просто он уже все для себя решил и ничего менять не будет. Поэтому, для него все уже произошло. Но почему, почему он так решил? Я смотрю на него и он понимает, что я хочу, но не решаюсь спросить. Тогда он начинает говорить и говорит так тихо, что я едва различаю слова. Наверное, он рассказывает самому себе.